Княгиня Ольга - страница 10
Когда информации в наличествующих источниках нет или слишком мало (или же она слишком противоречива), приходится строить свои выводы, опираясь прежде всего на такие информационные блоки, которые в наименьшей степени могут быть подвергнуты перетолкованию, позднейшему искажению или домысливанию. В дописьменном языческом обществе наиболее устойчивым носителем информации о той или иной личности является имя. И оказывается, что имя княгини Ольги способно прояснить некоторые темные моменты в запутанной истории взаимоотношений первых Рюриковичей. В частности, именно оно дает основания полагать, что Ольга принадлежала к роду Олега Вещего.
Мысль эта не нова. О том, что именно Олег привел Ольгу к Игорю, сообщают так называемые новгородско-софийские летописи, отразившие весьма древний летописный источник, — Софийская Первая, Новгородская Четвертая, Новгородская Карамзинская и др.>{16} В XV веке и позднее полагали, что Ольга — дочь Олега, хотя автор так называемой Типографской летописи (XV век), приведший это мнение, не был уверен в его истинности[7]. Но даже если Ольга и не приходилась Олегу дочерью, она все же была связана с ним — и, вероятно, именно узами кровного родства, почему и получила свое имя — женский вариант мужского имени Олег. А если так, то ее брак с Игорем можно рассматривать как династический — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вещий Олег — одна из самых загадочных фигур русской истории. Именно он по существу создал единое Древнерусское государство, объединив северную новгородско-варяжскую Русь с Киевским Полянским государством и освободив славянские племена среднего Поднепровья — северян и радимичей — от дани, которую те выплачивали хазарам. Олег вел успешные войны и с Хазарским каганатом, и с Византией, совершив единственный в русской истории по-настоящему победоносный поход на Царьград. Однако ни в одной византийской хронике — что кажется весьма странным — мы не найдем его имени.
Но самое удивительное, что и русские летописи содержат крайне противоречивые сведения о нем. В древнейших из сохранившихся русских летописей — «Повести временных лет» и Новгородской Первой младшего извода (начальная часть Новгородской Первой летописи старшего извода, к сожалению, до нас не дошла) — присутствуют два варианта его биографии, противоречащие друг другу в самых существенных своих положениях.
«Повесть временных лет» называет Олега князем, родственником и наследником Рюрика, который якобы и передал ему свое «княженье» вместе с сыном, младенцем Игорем. Олег во главе собранного на севере войска завоевывает Киев, убивает княживших здесь Аскольда и Дира и объявляет Киев своей столицей, или «митрополией», «матерью градам русским»; он основывает новые города и устанавливает дани, покоряет древлян, северян и радимичей, воюет с уличами и тиверцами; наконец, побеждает греков и — в знак победы — прибивает свой щит к вратам Царьграда. Игорь во все время его княжения пребывает в Киеве и во всем подчиняется ему.
Новгородская же Первая летопись знает Олега исключительно как воеводу князя Игоря. Именно Игорю приписаны здесь те деяния, которые, согласно версии киевского летописца, автора «Повести временных лет», совершает Олег. Это он, Игорь, хотя и вместе с Олегом, захватывает Киев, убивает Аскольда и Дира, ставит города и устанавливает дани. Наконец, именно он, Игорь, сам приводит себе «от Пскова» жену Ольгу.
Резко различается в этих двух летописях и хронология жизни Олега. Согласно «Повести временных лет», знаменитый поход Олега на греков был совершен в 907 году. Новгородский же летописец датирует поход 922 годом, сообщив двумя годами раньше о походе на Царьград князя Игоря — том самом походе, о котором в «Повести временных лет» рассказывается под значительно более поздним 941 годом!
Смерть Олега отнесена киевским летописцем к 912 году (на пятое лето после похода на греков). В соответствии с предсказанием волхвов, князь принял смерть от своего коня: «выникнувши змиа изо лба (черепа конского. — А.К.) и уклюну в ногу, и с того разболеся и умре». Он был погребен на киевской горе Щекавице; «есть же могила его и до сего дне, — замечает летописец, — словеть могыла Олгова»