Князь Кий. Дорога на Тмутаракань - страница 12
Таким был король Бож.
Начав править венетами, он, прежде всего, послал королю Германариху дань – не обоз зерна, не табун коней или отару овец, не бочку мёда или мешок дорогих мехов, добываемых в наших лесах. А послал он ему меч!
Получив такую дань, Германарих очень разгневался, потому что понял – не желают венеты жить под властью готов. И, собрав великую силу, пошёл на них.
Бились они день, бились второй… А на третий день заплакали, заголосили красивые жёны и девы готов от страха великого. И их воины кинулись бежать без оглядки до самого моря.
И стали венеты вольными.
И готам пришлось жить тяжко – в тесноте и голоде. И разделились они пополам. Одно племя, с Германарихом, осталось на старых местах – возле Днепра да Днестра вдоль моря. И начали эти готы прозываться остготами, так как сидели они на восходе солнца… А другие откочевали на закат солнца, к Дунаю, а там и за Карпатские горы, – и потому прозвались вестготами…
Горд и спесив был король Германарих – поражение жгло ему сердце огнём. И начал он собирать силы готов, чтобы победить венетов, чтобы снова, как и раньше, платили они дань и хлебом, и мёдом, и скотом, и мехами, и полотном.
Но было ему сто и десять лет, и не дано было богами осуществить задуманное.
Из-за моря, из краёв дальних и неведомых, внезапно, как вихрь, налетело племя дикое и жестокое – гунны. И никто не знал, откуда оно взялось. Одни сказывали – из краёв северных, суровых, где никогда не показывается солнце, где владычествуют ветры, мрак и холод, снег и туманы… Другие же говорили – примчались они на своих косматых выносливых конях из-за гор высоких, из пустынь широких, морей глубоких, и страшною карой свалились на осёдлые племена за их многие грехи, и согнали их с насиженных мест, и развеяли по миру…
Низкорослые, тёмные лицом, с маленькими узкими глазами, к тому же кривоногие, ибо сызмала привыкли ездить верхом, гунны, тем не менее, были широки в плечах, сильны, сметливы. У мужчин – ни усов, ни бороды, а если и росли у кого-то, то редкие и жалкие. Зато волос они никогда не подстригали, а заплетали, как женщины, в длинные косички… Летом одевались в рубахи из шкурок мелких зверей, а зимой – в овечьи кожухи шерстью внутрь и шерстью наружу. Такие кожухи не только хорошо оберегали от мороза и ветра, но и защищали от стрел, копий и мечей. Главное же – наводили ужас на тех, на кого нападали, потому что казалось – это не люди, а какие-то звери взобрались на коней и дико мчатся, осыпая противника тучами стрел с белым лебединым оперением и костяными наконечниками.
И дрогнули готы за Днепром. В первом же бою гунны разгромили их, выгнали со становищ, пригнули, как ветер пригибает ковыль. А Германариху всадили копьё в правый бок, и погиб бы он в том кровавом бою, если б молодые готы не подхватили его на руки и не вынесли из кровавого омута.
Собрались разгромленные вожди готов на вече. Задумался старый Германарих. Что делать? Где искать спасения? Кто может остановить гуннов? Идти за помощью к венетам? Просить Божа, чтобы кинул клич по бесчисленным племенам и родам своим и встал вместе с готами супротив общего врага?
Крепко задумался Германарих. Мучит его и жжёт рана от копья гунна.
– Что будем делать, мудрые мужи? – спросил вождей готов. – Есть у нас три возможности: первая – биться до последнего и со славою погибнуть, так как победить гуннов мы не сможем; вторая – пойти к гуннам на поклон и стать навечно их рабами; есть, наконец, и третья возможность – объединиться с венетами и получить надежду на победу!
Заволновалось, забурлило вече:
– Нет, нет, только не с венетами! Только не с Божем! – зашумели вожди, задетые за живое отказом венетов платить дань.
Поднялся молодой Винитар, внук Германариха по его брату.
– Если мы не можем победить гуннов, то поддадимся им и с их помощью разгромим венетов! – воскликнул он, горячась. – А потом, подчинив себе их силу, побьём и гуннов! Ведь горько и нестерпимо будет вольным готам жить под их властью.
– Правильно! Правильно! – закричали вожди. – Пускай Винитар едет к гуннам!
Ещё ниже опустил голову старый Германарих и долго сидел молча. А потом сказал: