Князь Кий. Дорога на Тмутаракань - страница 16
– Только гостей, Лыбедько!.. Передаём их на твоё попечение – устрой всё как следует!.. – указал на измождённых уличей. Тут же добавил: – Покличь поскорее волхва Ракшу – пускай придёт: раненого привезли!
Лыбедь кивнула ему, а всем поклонилась и убежала.
К сыновьям и тем, кто с ними прибыл, подошёл старейшина. Его встревоженный взгляд задержался на незнакомых женщинах и отроке, едва стоящих на ногах от усталости, потом на взмыленных конях, на диковатом гунне со связанными за спиной руками. Вдруг он увидел измученное лицо, что выглянуло из походных носилок.
– Князь Добромир? Откуда? Какими судьбами? – Но заметив, что тот едва шевелит губами, обернулся к Кию: – Что с ним?
– Гунны разгромили уличей, отче.
Тур содрогнулся.
– О милостивые боги!.. Не может этого быть!
– Но это так, отче. – Кий пожал плечами. – Не прошло и недели, как это случилось. Почти вся дружина князя Добромира погибла. К счастью, княгиня, княжна и княжич спаслись.
– Что же дальше задумали гунны?
– Только богам это ведомо… Князь Добромир думает, что каган Эрнак хочет восстановить такую державу гуннов, какой она была при Аттиле. Из Мезии[13] он перебрался на левый берег Дуная, и, чтобы соединиться с родственными акацырами, кочующими вдоль моря, Эрнак сначала напал на уличей, которые стояли на его пути. А если две орды гуннов объединятся, то…
– Пойдут на нас?
– Наверно. Разве найдётся, кто сможет им помешать?
– Да… некому, – задумчиво произнёс Тур. – Тиверцы, если ещё не разбиты, сами в страхе великом, как бы Эрнак на них не пошёл.
– Лазутчики гуннов вскорости могут появиться здесь и разнюхать, что мы к отпору не готовы… Не повелишь ли, отче, поехать к князю Божедару и отвезти ему пленника? Пусть расспросит его…
– Ты разумно говоришь, Кий. Отправим гунна к князю Божедару… И гонцов пошлём по всем родам полянским – пусть предупредят об опасности!
– Хорошо, отче, – поклонился Кий.
– Ну а теперь – несите князя Добромира в хижину. Да осторожно! Чтоб не повредить ему…
Волхв Ракша снял с плеча кожаную торбу, положил её на лавку, в ногах князя Добромира, и обвёл суровым взглядом пёструю толпу, заполнившую половину жилища. Густые седые волосы, перевязанные через лоб ремешком, спадали ему на плечи и на спину, пучком торчали на макушке.
Всем стало не по себе. Никому не хотелось встретиться с пронизывающим взглядом старика. Кто его знает, что у него на уме?
Передние попятились, оттесняя тех, кто стоял у порога. Кто-то наступил соседу на ногу, кто-то кого-то толкнул. Послышались приглушенные охи и ахи.
– Идите отсюда прочь, чада! – загудел сердито старик и замахал на людей руками. – Пусть останутся только Тур, Кий, княгиня да ещё Лыбедь!
Толпа заколыхалась. Родовичи начали поспешно выходить наружу. Одна Цветанка несмело шагнула к волхву.
– Деда, а мне повелите остаться? Это мой отец, – и нежно взглянула на раненого.
– Твой отец?… – Ракша погладил дивчину ссохшейся ладонью по давно не чёсаным косам. – Нет, отроковица, тебе тем паче нельзя здесь быть… Иди походи на воле.
Цветанка медленно вышла.
Ракша повынимал из маленьких круглых оконец тряпичные заслонки, и внутрь ворвались яркие солнечные лучи. Подойдя к Добромиру, долго всматривался в него, что-то бурча себе под нос.
Князь лежал на широкой, застеленной овчинной полостью, лавке. Тяжело дышал. На волхва не обращал никакого внимания. Только раз открыл помутневшие глаза и пристально посмотрел на старика долгим, испытующим взглядом. Потом снова опустил веки.
Тем временем Ракша начал что-то напевать и притопывать ногами, обутыми в кожаные тёмные постолы. Постепенно пение становилось громче, а движения ускорялись. Волхв поднял вверх узловатые руки, затряс головой так, что волосы сзади разлетелись, как на ветру, и тут же пустился в быстрый танец. Постолы глухо шаркали по глиняному полу. В ритме пляски из уст старика срывались какие-то маловразумительные слова-заклинания, которые как удары бубна подхлёстывали его и заставляли двигаться всё быстрей и быстрей.
В его бормотании слышались порою знакомые слова, но они перемежались с совсем незнакомыми, со странными возгласами, вызывавшими в сердцах присутствующих тревожное чувство. Часто повторялся один и тот же припев: