Князь мира - страница 47
- К дождю! - перекрестился Порфирий Прокофьич, пощупал в кармане бумажку, взглянул на пузатый купол на колокольне и словно забыл про Михайлу.
А Михайла шел и шел по середке улицы, по слепоте своей не замечая ни переполоха на селе, ни золотого лучика над обветренной плешью, пока не добрался до Фоки Родионыча, николаевского солдата, который сидел на крылечке, недавно перед этим вернувшись из-под турка с одною ногой.
- Никак это дедушка Михайла! - оглядел Фока Святого, делов всех про него Фока не знал, а то бы, может, тоже под печку забился. - А ведь он… он… Святой! Дедушка Михайла! - окрикнул Фока Михайлу. - Заворачивай, откуда это тебя принесло?..
- Доброго добра, добрый челэк! - остановился Михайла. - Никак будет Фока Родионыч?.. Доброго добра!
Тут все и разглядели, что и в самом деле - Михайла!
В живом своем виде подошел к Фокиному крыльцу и сел совсем с ним рядышком, и как это Фока не боится, но, видно, навидался человек на войне всякой страсти, ноги даже лишился, и теперь никакие мертвецы ему уже нипочем!
- Михайла! - показывали бабы друг дружке, все еще боясь подойти поближе. - Фока… а он сбоку! Как бы чего не было Фоке?..
Но Михайла каким был, таким и остался: моргает он на Фоку слезливыми глазами и палочкой показывает в ту сторону, где у него раньше стоял, какой ни на есть, свой домишка, а теперь растет широколистый лопух и красноголовый иван-чай, которым бабы морют клопов; совсем, кажется, еще недавно пропало из лопуха огородное чучело, уцелевшее чудом во время пожара, оборвали его осенние ветры, размочили дожди и галки по лоскутам разнесли, должно быть -по гнездам!
Мужики, проходя мимо этого места, чурались!
Не диво, что перепугались Михайлы…
Но понемножку обосмелели, и бочком да из-за углов скоро собралось к Михайле все Чертухино.
- Михайле Иванычу! - не в меру учтиво здоровались с ним мужики, кланяясь со сложенными на груди руками. - Как живешь да здравствуешь?..
- Наша жисть известная, - одно и то же отвечал всем Михайла, -доброго добра, добрые люди!
Начались тут охи, ахи, расспросы, как да откуда, хотя в таких случаях мужики друг дружку не слушают, и только старается сам каждый как можно больше наговорить, чтобы слушали его, благо много народу, потому что он больше всех знает и все ему доподлинно верно известно, до самого вечера шла толкотня, про сенокос даже забыли ради того невиданного случая, но ни похарчиться, ни отдохнуть с дороги никто к себе не позвал; так и просидел Михайла на крыльце у Фоки, пока Мишутка не пригнал стадо из леса.
*****
Только потом уж, когда чуть обыкся по приходе домой, Михайла узнал все по порядку, что случилось за эти долгие годы; по видимости, много кой-чего приложили, потому что самого Михайлу поначалу все перепугались и с перепугу да неожиданности, может, и переврали…
Вышло по разговорам все так, что Марья умерла, как мы и рассказывали, родами, а сам Михайла… али теперь уж не Михайла, а кто-нибудь другой за него, потому что Михайла, как он и сам видит то хорошо, бог знает откуда вернулся, - не вынес тогда истошного крика, которым исходила Марья сподряд неделю перед родами, и удавился с горя, что никак молодая жена не разродится, в чертухинском лесу на осине; тогда-то, конечное дело, подумали все на Михайлу, потому что кому же взбредет охота за другого давиться, а теперь уж ума никто не приложит, на что тут подумать?..
Михайла, когда дело дошло до этой осины, осенился на глазах у всего села крестным знамением и выронил такие никому не понятные слова:
- За эту осину слава отцу и сыну!
Мужики переглянулись, бабы толкнули сзади друг дружку, а что означает такое слово, никто Михайлу расспросить не решился, потом рассказали попу Федоту, но тот только головой помотал, потому что произошел разговор с попом очень не к разу: у попа были налиты зеньки!
- А шут, - говорит, - его разберет! На осине по писанию удавился Иуда!
Так и не могли догадаться, что хотел сказать Михайла про эту осину, стоит она у всех в памяти, и память об ней у всех как живая, кого хочешь спроси, всякий то же самое скажет и даже осину покажет в лесу, к которой подходить долгое время опасались, потому что велик был страх и удивленье, хотя еще удивительнее и чуднее теперь, когда Михайла живой, можно пощупать, как ни в чем не бывало вернулся!