Князь мира - страница 50
Да, уж такая это история, и мы тут совсем ни при чем!
Спутаны в ней все концы и начала не хуже, чем в любом житии!
Да и как же тут не перепутаться концам и началам в таком темном приютище, обложенном кругом непроходимыми болотами, непролазными лосиными чащами, словно вековечным врагом!
Надо также то только подумать, прежде чем осудить мужика, кто над ним спокон веку не казнился, кто не мудровал над его дурной головой?..
И барин и татарин, все посидели - благо широкая - у мужика на спине!
Взбиты вихры у него на затылке от этих поседок, а голова ведь тоже не мякиной набита, если по правде сказать, так в ней ни одной дырки не сыщешь, сметливая она и упорная и похожа на старинный добротный замок с хитрым и замысловатым отпором, а осторожка его вечная и боязность перед всем и перед всяким от вековечной маяты и лихоты: иной, глядишь, не мужик, а картина, и хмельного много не потребляет, и сила - медведю завидно, а как случится с базара проезжать под осень по темному лесу, когда ветер звонит, раскачивая голые сучья, словно пьяный звонарь веревки на колокольне, - так сразу сделается размазня размазней, от страху даже за ухо натычет крестов!
Немудрено: в люльке еще в благой час перепуган!
И чего только в такую минуту не привидится, не примерещится ему за дорогу, ну, зато, вернувшись домой, порасскажет!
Чего же тогда дивного в том, что про барина Бачурина столько разной всячинки наворотили, кто ради того же страху, кто же стараясь сказать одну сущую правду, но и правда, видно, такая была, что походила больше на выдумку и небылицу.
Легко только сказать: барин Бачурин!
Откуда у него появилось такое богатство?
Из-за этого богачества все и дело: кому же богатым не хочется быть!
*****
На этот раз Секлетинья что-то долго проходила, и, когда вернулась с богомолья, все село сбежалось к ней в избу.
- Богу молясь, Склетинья, с богомольем тебя, с души очищеньем!
- Спаси Христос, православные, - скромно ответила всем Секлетинья, -и то помолилась, словно обмылась! Ноженьки все обломала!
- Не видала ль чего такого там, Склетинья? - мужики сразу вступили в расспросы. - Мы уж думали ненароком, что ты не вернешься!
Фуколка губы поджала.
- Ну, что, - передохнул Семен Родионыч, - что, кума, скажешь?
- Чего "что"? - отгрызнулась сразу вдова. - Спрашиваете, а и сами не знаете что?
- Не видала?.. Небось где только не побывала!
- Кого?..
- Известно кого - Михайлу с Мишуткой?
- Не, православные, не приходилось! Одни монахи по пути попадались!
Но по Секлетиньиному лицу, по тому, как она ручки да локотки поджала, сразу сметил Семен Родионыч, что кума не хочет всего говорить, скрывает, как, положим, на ее месте скрыл бы и всякий, хотя видно, что разнюхала все до подноготной, потому что и в самом деле баба дотошница, во всякий случай встрешница, мужики побородатее, да и те не решились пускаться в такую пору в дорогу, а у Секлетиньи страх, видно, только под мышкой щекочет, хотя сейчас глаза и вылезли на лоб.
- Ну! - толкнул ее в бок Семен Родионыч.
- Да говорю вам, что не видала, чего привязались?!
- Да ты рассказывай знай!
- И… и… милые мои… велики у вас кулаки, да сами дураки!
Плюнула Секлетинья мужикам под ноги и чертыхнулась.
- А ты не кори, а дело говори!
Но Секлетинья, должно быть, и сама тогда почуяла еще со свежей дороги под живой памятью о встрече с Михайлой, что не пройдет ей задаром такая тайна, как потом, впрочем, и вышло, фукнула она ежихой на мужиков и от греха отошла за печку, мужики постояли и ни с чем скоро хлопнули дверью.
- Пусть… пускай ее, - решил за всех Семен Родионыч, - язык развяжет, сама все расскажет! Не может быть, чтобы столько время пропадала и ничего не узнала! Не таковская баба!
*****
Прокраснели из конца в конец по Чертухину на снегу нагольные полушубки, спрятались за сугробами заячьи шапки, и к Секлетиньиным окнам побежала с поля поземка, спустилась к церкви с неба заря - красная птица, и на всех крылечках загорелись снежинки, как новенькие гривны и пятиалтынники, которые хорошо всякому иметь наяву, ну, а если приснятся, грехом, так непременно уж к горю и слезам!