Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология - страница 11

Едва ли следует сомневаться, что прежде чем приобрести форму совершенного вассалитета, княжеские отношения должны были пройти определенный этап эволюции, обремененный наследием позднеродового общества. Мысль об иных основаниях владения и наследования в правящей династии высказывалась А. Е. Пресняковым, В. Л. Комаровичем, а недавно получила дополнительное обоснование сравнительно-историческими исследованиями Руси и синхростадиальных обществ Европы раннего средневековья^>{58}.

Изучение «родового сюзеренитета» проясняет те моменты древнерусских потестарных структур, для которых не сохранилось достаточного количества источников.

Политические и правовые институты, основанные на «родовом сюзеренитете», помимо Франкской державы, различимы практически во всех раннефеодальных государствах Европы: Скандинавии^>{59}, Британии англо-саксонского периода^>{60}, Венгрии, Чехии, Польше (в последней модель практически идентична древнерусской), позднее — в литовском государстве XIII в.^>{61}.

Сущность родового владения (основанного на указанных выше представлениях о единстве, с одной стороны, нераздельного рода правителей, и неделимой земли — с другой) состояла в имманентном совладении государственной территорией всех здравствующих представителей рода. Поэтому продуцировался юридический порядок владения и наследования (corpus fratrum), при котором обеспечивалось непременное соучастие членов династии в государственном управлении. Отсюда и перманентное выделение территориальных уделов «при сохранении государственного единства как потенции и идеальной нормы»^>{62}. Однако понятия индивидуального княжеского землевладения здесь еще нет. После смерти какого-либо члена рода его удел не переходит по наследству, а возвращается в общее владение. В этом, например, кроются причины свободного перевода Владимиром Святым своих сыновей со стола на стол после кончины, скажем, Вышеслава. Аналогичны основания позднейших распоряжений триумвирата Ярославичей земельными уделами Вячеслава Ярославича, умершего в 1057 г. (в Смоленске посадили Игоря, «выведя» его из Владимира)^>{63}, или раздел Ярославичами Смоленска между собой в 1060 г. после смерти Игоря, сделавший Игоревичей на время изгоями^>{64}.

Создание уделов на основе «родового сюзеренитета» в X–XI вв. качественно отличается от вассалитета. Уделы возникают как бы из ничего по мере необходимости наделения нового члена рода, а после его смерти исчезают без следа. Историки, усматривающие в этих образованиях начало феодальной раздробленности, датируя ее наступление то 1024 г. (раздел Русской земли между Ярославом и Мстиславом Владимировичами), то 1054 г. (ряд Ярослава), то какими-то иными датами образования уделов, явно модернизируют действительность X–XI вв. Уже сама динамика образования уделов такого типа (при Святославе — три, Владимире — больше десяти, в 20–30-х г. XI в. — два и т. д.) убеждает в их принадлежности «родовому сюзеренитету». Отнюдь не из этих уделов вырастают и позднейшие «земли» периода феодальной раздробленности: их генезис — явление независимое, и новообразования ни территориально, ни по существу не совпадают с уделами X–XI вв. Система уделов — еще не вассалитет, под которым понимаем иерархически построенный на основе земельного пожалования господствующий класс. Удел — не пожалование сюзерена, не «предмет волеизъявления» последнего, а природное право князя, не зависящее от воли других лиц^>{65}. Источники весьма точно определили сущность и место удела в общединастическом владении — «причастье» — и чутко уловили разницу между родовым владением и последующей эпохой вассалитета. Если во второй половине XI в Изяслав Мстиславич говорит брату Всеволоду: «Аще будеть нама причастье (здесь и далее выделено нами. — Авт.) в Русскѣй земли, то обѣма, аще лишена будевѣ, то оба»^>{66}, то в XII в. тот, кто садится в Киеве, наделяет (термин, которого не встретим в летописях до последних лет княжения Всеволода Ярославовича) своих вассалов: «Помяни первый рядъ (говорит Святослав Ольгович Ярославу Изяславичу. — Авт.), реклъ бо еси, оже я сяду вь Кыевѣ, то я тебе надѣлю, пакы ли ты сядеши вь Кыевъ, то ты мене надели. Нынѣ же ты сѣлъ еси, право ли, криво ли, надѣли же мене»