Князья мира сего - страница 4

стр.

Мы остановились в Сан-Антонио ровно настолько, сколько понадобилось, чтобы экипировать Солли, восемь раз подряд угостить всех гостей и служащих Менгеровской гостиницы и заказать для ранчо четыре мексиканских седла с серебряным набором и белыми ангорскими потниками. Отсюда мы перекинулись прямо в Сен-Льюис. Мы попали как раз в обеденное время, и мы отпечатали наши большие пальцы в книге самой дорогой гостинцы в городе.

— Ну, — говорю я Солли (и сам себе подмигиваю), — вот наконец первая обеденная станция, где можно получить порцию действительно порядочных бобов.

И пока он возился наверху в своей комнате и пытался извлечь воду из газовой трубы, я просунул палец в бутоньерку метрдотеля, отвел его в сторону, вложил в него два доллара и захлопнул его опять.

— Красавец, — сказал я ему, — со мной будет обедать один парнишка, так он отродясь не ел ничего, кроме каши и бобов. Пойдите к повару и закажите нам такой обед, какой вы подаете президенту и главному контролеру железной дороги, когда они обедают у вас. Денег у нас караван. И мы хотим, чтобы нам здорово ударило в нос. Цена не играет роли. Ну-ка, покажите себя.

В шесть часов мы сели с Солли за обед. Ничего подобного не видно было с открытия Америки. Все подано было вместе. Метрдотель называл это обед а-ля покер. Это уже известная вещь у гастрономов Запада. Всего подается по трое. На первое подали птицу, поросенка и портер. Потом телятину, черепаховый суп и паштет с цыплятами. Потом каплуна по-филадельфийски, жареных улиток и джин. И так далее, все по три блюда. Идея обеда а-ля покер та, что вы съедаете все, что вы можете уписать, а потом лакей убирает обломки и подает вам груши, чтобы забить ими промежутки в желудке.

Я был убежден, что Солли после свиных хвостов, которые он ел у себя на ранчо, с ума сойдет от этого пиршества. И мне, признаться, очень хотелось, чтобы он восчувствовал, потому что с того момента, как мы выехали из Атаскозы, он не почтил еще мои старания ни единой улыбкой.

Мы сидели в главном обеденном зале гостиницы, и кругом нас была нарядная толпа, и все громко и весело говорили исключительно на две сен-льюисские темы: о воде и о цветах. Сенльюисцы так часто перескакивали с одной темы на другую, что приезжему казалось иногда, что они говорят об акварели. Таким образом, этот старый город стяжал себе вроде как бы репутацию художественного центра. В углу играл хороший духовой оркестр. Ну, думал я, теперь уже Солли восчувствует это соединение телесной и духовной пищи, подкрепляющей и увеселяющей организм. Но нет! Какого черта.

Он посмотрел на меня через стол. Между нами было четыре квадратных ярда стола, и было похоже, что по этой площади пронесся циклон, опустошивший предварительно бойню, птицеводство, огород и ирландскую полотняную фабрику. Солли встал, обошел стол и подошел ко мне.

— Люк, — сказал он. — Мне здорово хочется есть с дороги. Ты будто сказал, что будут бобы. Я пойду на улицу и раздобуду что-нибудь такое, что человеку можно есть. А ты можешь остаться и валять дурака с этой противоестественной коллекцией жратвы, если тебе это нравится.

Я подозвал лакея и нацарапал «С. Милльз» на обороте счета на тридцать долларов и пятьдесят центов.

— Что вы думаете? — сказал я. — Что это за манера кормить джентльменов гадостью, которая годится только для грузчиков на миссисипских пароходах? Мы пойдем в город и поищем чего-нибудь приличного, что можно в рот взять.

Мы пошли с печальным сыном прерий по улице. Он увидел открытую седельную лавку, — и часть печали исчезла из его глаз. Мы вошли, и он заказал (и заплатил!) еще два седла: одно с лукой из чистого серебра и серебряными гвоздями, с украшениями и с бордюром шириною в шесть дюймов из топазов и имитации рубинов; в другом лука должна была быть оправлена в золото, стремена плетены вчетверо, и все седло должно было быть инкрустировано, сколько влезет, серебряными бобами. Тысячу сто долларов обошлись ему эти два седла.

Потом он выходит из лавки и ведет меня, куда ведет его нос, — к реке. В маленькой боковой улочке без мостовой, без тротуаров, он находит наконец то, что ему было нужно. Мы заходим в какой-то сарай и усаживаемся на табуретках с грузчиками и лодочниками и едим оловянными ложками бобы. Да, сэр, бобы — бобы, вареные с солониной.