Ко Святой Горе. Записки о паломничестве 1991 г. - страница 21

— А-а, вот Вы как заговорили. Да как Вы смеете так говорить? Это мои друзья! После этого нам и разговаривать с Вами нечего! Почему это меня Бог увёл, а других не увёл, чем они лучше меня, вон сидят, здоровые, как…

— Не сердитесь, простите меня, — испугалась я своего глухого тёмного раздражения. Казалось, из своей жизни вижу всё насквозь: подобрал его заезжий эстрадник-гомосексуалист, воспалил честолюбие, наобещал. Развратил, испортил нервную систему. Может, и колоться научил. Умер, небось, по пьянке. А этот вот теперь мечется, сломанный. Что ни говори ему — не услышит. Только вырвать что-то от жизни ему надо, что-то себе взять, для себя. Господи, как же достучаться до такого?

Ночью на сеновале в сарае, под стропилами крыши, ворочалась… Проваливаясь в сон, ныло сердце: До него хочешь достучаться? До себя достучись! Ты видишь в людях грехи, к которым причастна сама… Дети, не зная блуда, не видят его в людях. Тебе противен этот мальчик, потому что ты 20 лет сама пыталась то вписаться, то вырваться из мира тех, кто делает теперешнее искусство. Или не помнишь, через что прошла, что пережила, прежде чем отказалась с лёгким сердцем, прежде чем сказала: Возьми меня, Господи! Сам сделай, что хочешь Ты по замыслу Твоему обо мне.

— Сестра А., — разыскала я её утром, — не укреплена я в Духе, не получается у меня помогать: пока молилась, вроде… а потом опять!

Она потрогала крест на груди тем особенным, свойственным всем сёстрам движением:

— Это его Господь испытывает, вот он и мучится. Господь избрал его. Он, может, святым будет.

Вот это да, вот это урок мне! Каждому — по вере его; вот он, духовный закон человеческой жизни. Я вижу в парне выброшенного из артистической клоаки подонка — со мной он такой и есть. Рядом со мной он останется подонком. Она видит в нём Господень образ. Рядом с ней он может стать святым.

Вечером наконец застала сестру А. одну:

— Как это у Вас получается… говорить с человеком?

Она помолчала.

— Люби человека вместе с Богом, с этой любовью молись о нём Богу, и Он пошлёт тебе слова, которые нужны человеку.

Господи, благодарю Тебя за эту правду обо мне! Любить перед Тобой — это не болтать с доброжелательным видом. Тебя, Господи, не обманешь! Чтоб молиться о человеке, надо любить его. Тогда не станешь объяснять ему его заблуждения и силой тянуть в свой опыт спасения. Любить я не умею, вот что. Потому и получается не для него, а для себя говорю. Любить человека надо вместе с Богом.

Сквозь травинки и соломинки сена брезжил просвет проёма, через который — спуск в сад. Где-то там возилась с котятами кошка. Может, влезая, мы опрокинули её блюдце с молоком? Под стропилами крыши можно только ползать на четвереньках. И всюду торчат какие-то железяки — скрепы, что ли? или гвозди? Котята той ночью на мне возюкались. Костлявенькие на ощупь. Как птенцы. Мамашу их я видела. Пятнистая такая, бабонька. А тот горностай у Леонардо — мужчина. Это меня ещё в 80-м смутило.

…Зверёк в руках у молодой женщины.

Красавица. Гладкие волосы уложены чепчиком под подбородком. Лоб прикрыт почти невидимым тюлем, кружевной край его подчеркивает линию бровей. А брови-то были? Тогда женщины не то что брови, волосы со лба сбривали. Или выщипывали? При герцогских дворах женщинам хватало на это времени. Лоб — высокий, посредине — тёмный шнурок, охватывает голову. Бусы обвивают изогнутую шею выше впадинки у её основания и вторым ожерельем спускаются по груди, чуть поднимаясь по бокам разделяющей грудной ямки. Красавица.

Но у Леонардо красота как бы не принадлежит лицу человека, а существует сама по себе, только просвечивает сквозь материю, только сквозит в линиях, формах и светотени.

Кто эта женщина? Какими нитями связана она со зверьком, которого держит у сердца? Какие затаённые чувства и страсти выдаёт её рука, линиями напоминающая лебедя? Эти будто движущиеся пальцы готовы ласкать или подчинить? дразнить или усмирить? Они могли бы вцепиться в зверька с такими мужскими мускулами и таким тяжёлым кротким выражением звериных глаз? Если приручённые горностаи были похожи на этого, не понятно, как аристократы того времени могли держать их, как мы теперь кошек… Лапа зверя одновременно и опирается на руку женщины и отталкивается от неё. Меня затягивает в пространство их взаимоотношений, сколько тут тайн!.. Как эти двое, женщина и животное, выдают друг в друге звериное и человеческое, «… роковое их слиянье и поединок роковой»…