Ко Святой Горе. Записки о паломничестве 1991 г. - страница 31

— Вы могли бы поехать с нами, но поздно, списки уже отправлены.

— Я поехала бы и сама, да у меня нет приглашения...

Через короткое время в Москву пришли приглашения от брата Ярослава. Но они уже не понадобились. Зерно было посеяно и дало ростки. Я уезжала в паломничество с Воскресной школой отца Александра Меня...

Стучат колеса. Стучат. Чудо, как хорошо. Как хорошо телу вытянуться в постели! Как хорошо свободной от платка голове лежать на подушке! Как хорошо мне на верхней полке! Как в юности. И даже сердце холодит, как в юности, переживание дороги. Я уж забыла, как это. Постоянные переезды сделали дорогу — промежутком между выступлениями. А эта дорога — нет, не возвращение. Вернуться к себе той, что была до паломничества? Если нет смысла в движении, нет жизни. Эта дорога — часть пути к Тебе, Господи. «…чудо Твоё, чудо Твоё» — стучат колеса.

Это во мне стучит «…чудо — Твоё, чудо — Твоё». Раньше чудо мне казалось нарушением жизни. Было страшно. Всё хотелось доказать, что его не может, не должно быть. Слава Богу, что не разгадывала и не объясняла Евангельских чудес, а то бы сошла с ума. Только Господь открывает каждому Свои чудеса вовремя. Сами мы ведь можем преждевременно прикоснуться к Его тайнам и потерять рассудок. Главное, наверно, понять, что чудо Твоё — не то, что Ты совершаешь для наших физических глаз, а то, что Ты этим чудом показываешь нашим душам. Чудо Твоё — чтоб мы стали зрячими духовно. Зачем я ищу слова? Словами этого не назовешь… Смысл чуда не в нём, а в том, что оно — путь к Тебе. И потому всё-всё,. что произошло со мной в паломничестве, — чудо Твоё.

Разве не чудо, что мы все нашлись в Ченстохове? Миллионы людей, а мы оказались рядом. Разве не чудо, что дети и женщины прошли 170 километров по страшной жаре? Я их обнимаю, целую: «Как же вы? как смогли?» А они: «Так мы с молитвами, с песнями духовными, монахи вели, в рупор пели, а мы за ними, а люди всюду выходили к нам, за околицу, за ворота, стояли с едой, с компотами, с фруктами, на ночь на свои постели клали, ноги нам обмывали, мы все посбивали ноги, вон Э-чка из тапочек кровь выливала, а у В-чки «асфальтовка» была, знаете, что это такое? Ужас! Ноги — во-о-от такие! Температура — 40! Везли в машине за нами следом, а потом сама пошла, ей пеной такой эту аллергию снимали, это у многих бывает, от асфальта,. ксёндзы про это знают, запаслись лекарствами!».

«Чудо — Твоё Чудо — Твоё». Поезд заливает дождём, а мы лежим! На простынях! Под одеялами! По одному на полке! Как мудро придумано это в паломничестве. Изнуряется плоть, чтоб Духу войти было легче. Это тебе не голодание по Брэгу, где носишься со своей плотью, для своего здоровья, и радуешься: вот что Я могу. А здесь: прости, плоть, подвинься, не твоё это место. Идёшь в туалет, или на ночь зубы чистишь, да так и замрёшь с зубной щёткой во рту — там, на Святой Горе, Таинство Евхаристии творится! Мессы-то шли круглые сутки, репродукторы кругом транслируют. Сначала дико было, а потом привыкли. Каждодневность и вечность сплетены в человеке. В одно. Это замысел Бога о человеке. Можно, оказывается, зубы чистить и молиться! Можно. Освоили мы на опыте притчу:

— Батюшка, можно во время молитвы курить?

— Нет, чадо. Но молиться можно всегда. Стучат колеса. «Чудо Твоё. Чудо Твоё». В закрытых глазах — цветные картинки:

Вот девочка в джинсах и густо-красном свитере. Около меня, прямо на закиданной мусором отмостке глухой монастырской стены, уходящей в темноту неба, эта девочка стоит на коленях и молится. В толчее, где на ходу распивают напитки, едят, кормят грудью детей, среди праздничного шума, молодых кличей и крепкого хохота, среди беспорядочного шараханья толпы, — она молится! Её склонённая пушистая голова касается пыльного камня средневековой стены. Волосы у неё чёрные, струящиеся, с блеском, вьются по-испански. Она ими прикрыла, наверное, тишину свою от толпы. По-испански! — Ну да! Она на святую Инессу Риберы похожа. Той Господь послал прикрыть волосами наготу свою от мучителей, а этой — Жаль, что лица её не вижу.