Кобра и наложница - страница 22
— Извините, милорд, но шеф-повар хотел бы узнать, что вы предпочитаете сегодня на ужин: цыпленка или мясо?
Кеннет встретился взглядом с Фландерсом.
— Скажите ему, что я желаю… куриные грудки.
Фландерс поморщился.
— Да. Замечательные, мясистые белые грудки. Я очень хочу грудки. Чем они больше, тем лучше.
Не поняв скабрезности слов герцога, поваренок кивнул и вышел.
Кеннет стоял в своей роскошной гардеробной и размышлял. Вся его жизнь теперь была регламентирована — у него был дворецкий, чтобы открывать дверь, горничная, чтобы разжигать камин, слуга, чтобы подавать кофе в постель… А повар вдобавок обеспечивал ему несварение желудка.
Портной вынул длинный шнурок.
— С вашего разрешения я еще раз сниму мерки, милорд.
Пришлось подчиниться. Кеннет стянул рубашку и остался только в шелковом белье. Он вытянул руки, чувствуя себя ужасно глупо. Портной протянул шнурок от верхнего завитка волос у него под подбородком до запястья. Никакого уважения. Все напоказ.
— И все-таки это следует делать женщине, — упрямо возразил он. — Я знаю одну, вполне подходящую.
Мыслями он перенесся в шатры египетской пустыни, где мужчине было позволено получать удовольствие, снисходительно разрешая женщине раздевать его. Бадра. Он вспомнил ее темные глаза, сверкавшие, как яркие звезды на темном бархате ночного неба. У него заколотилось сердце, когда он вспомнил, как играли лучи солнца на ее лице. Грациозное покачивание ее бедер, заставлявшее мужчин оборачиваться, когда она проходила мимо. Тот поцелуи в холодном свете луны…
Он почувствовал возбуждение.
Кеннет взглянул вниз. Его набухший член покачивался в такт его мыслям.
«Бадра, — говорил он. — О, да, да, да — мы очень, очень ее хотим». — Как непослушное дитя, он не хотел подчиняться.
Фландерс от ужаса чуть не упал в обморок. Его розовощекое личико выражало глубокое потрясение.
— О Боже, — сказал портной слабым голосом, закрывая лицо руками. — Теперь я понимаю, что те брюки никогда не подошли бы вам.
Кеннет смерил его холодным взглядом.
— А что полагается по протоколу в подобном случае?
Не дожидаясь ответа, он повелительно взмахнул рукой.
— Вон! Все вон! Пришлите мне камердинера с подходящей одеждой, черт побери! Отдайте этому человеку мой старый костюм, и пусть он снимет мерки с него!
Все стремительно, как свора побитых собак, выбежали из комнаты. Кеннет рухнул на ковер и уселся, скрестив ноги, как бедуин. Закрыв глаза, он стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. С того времени, как умер его дед, в нем накопилось столько усталости. И роскошная французская еда, которую готовил его повар, не помогала. В продолжение последних двух месяцев он очень хорошо понял одну особенность: хозяин этого роскошного жилища имел очень много утомительных и непонятных ему обязанностей.
Через несколько минут раздался стук в дверь. Хепри велел войти и открыл один глаз. Робко вошел его новый камердинер с одеждой в руках.
— Прошу прощения, милорд, с вами все в порядке?
— Я люблю сидеть на полу, — спокойно сказал Кеннет.
Кровь прилила к лицу камердинера. Кеннет встал.
— Вы новый лакей, Хопкинс, верно?
— Да, милорд.
— Только не надо снимать с меня мерку, и все будет хорошо, — пробормотал Кеннет. Молодой человек ответил нерешительной улыбкой.
Всегда интересовавшийся происхождением слуг, Кеннет задал Хопкинсу несколько вопросов и выяснил, что камердинер вырос в большой семье в Ист-Энде. Он без умолку трещал о своих родных, пока подбирал разбросанную по полу одежду и предложил Кеннету чистую рубашку. Герцог встал, снова повернувшись к большому золоченому зеркалу, вмонтированному в стену гардеробной, и вытянул руки таким образом, чтобы Хопкинс смог надеть на него рубашку.
— Какой странный знак, милорд.
Кеннет взглянул на свое правое плечо. Небольшого размера голубая татуировка изображала готовую к нападению змею. Он благоговейно дотронулся до нее и отдернул руку, как будто обжегшись.
— Я никогда не видел ничего подобного. Что она обозначает?
— Это знак моего прошлого, — коротко ответил Кеннет.
В глазах Хопкинса горело жадное любопытство, когда он надевал на герцога белую накрахмаленную рубашку.