Когда говорит кровь - страница 31

Ответ на этот вопрос он получил совсем скоро: когда последние лучи солнца пробились сквозь тучи и кроны деревьев, по рядам воинов был передан приказ остановиться, и построится штурмовым строем – со второй линией во главе. По обычаю линии тагмы сражались в строгом порядке и последовательности: сначала в бой шли легкие воины, с короткими копьями, мечами, и пращами. Потом – вооруженные овальными щитами и длинными копьями солдаты второй линии, ну и наконец, воины с круглыми щитами и мечами в тяжелых доспехах, которые должны были добить остатки врагов. Но молодой стратиг любил тасовать построениями и его солдаты привыкли к тому, что под его началом знакомая им манера войны могла меняться самым причудливым образом.

«Вот и все. Последний бой»,– пронеслось в голове Скофы, пока он напряженно вглядывался в чернеющую пустоту между деревьев. Как же долог и тяжел был путь сюда, к этому речному берегу, на котором боги решили завершить войну. Как многое пришлось выдержать и вытерпеть, чтобы оказаться тут и своими глазами увидеть гибель некогда сильного и опасного народа. Сколько крови, сколько могил и пепелищ оставил он за своими плечами. И все ради этого дня. Дня, за которым его ждала пустота и неизвестность.

Когда они построились и замерли, он был готов поклясться, что видит далекие сполохи факелов и слышит оклики на грубом языке дикарей. Вскоре голоса и шум сотен вёсел стали все более отчетливым. Разведчики не ошиблись: харвены вовсю переправлялись через Мисчею. Скофа сжал копье, готовясь к бою, но командиры не спешили отдать приказ о начале атаки.

– Видимо не все наши пташки еще через воду перепорхнули,– словно прочел его мысли Мицан.– Ну, подождем немного. Нехорошо будет кого-нибудь обделить нашим гостеприимством.

Он широко улыбнулся. Темнота и остроконечный шлем, закрывавший щеки и переносицу, надежно скрывали изуродованное лицо. На мгновение Скофе показалось, что он вновь видит его прежнего.

Великие горести! А ведь когда-то он завидовал ему черной завистью. Каждый раз, когда на Мицана западала очередная девка и он без особых уговоров затаскивал ее в палатку. Особенно тяжко Скофе пришлось в последнюю ночь перед началом этого похода, когда они стояли возле колонии Мингреи. Тогда Мицан, пьяный и веселый, завалился сразу с двумя молоденькими девками, выгнав Скофу и Фоллу из палатки к костру, слушать их сладострастные стоны. Как же ему тогда хотелось набить это гребанное прекрасное личико! Скофа даже в полушутку решил сломать ему при случае нос. Ну, просто чтобы больше не сидеть вот так по полночи, слушая как под Мицаном задыхается от стонов очередная баба. А через три шестидневья после той ночи Мицан попал в плен и больше уже никто не называл его красавчиком.

Игра памяти и тени тут же закончилась и из темноты проступили разрубленная губа, обнажавшая зубы, и страшные ожоги, покрывавшие его лоб и щеки. Скофе стало жутко стыдно за все те глупые мысли, за все обиды и всю зависть, что он когда-то испытывал к своему другу. Конечно, война покалечила и лишила жизни многих из тех, кого он считал своими братьями. Но именно Мицан стал для него живым напоминанием о бесчеловечной жестокости дикарей.

Скофа почувствовал, как внутри него начала закипать ненависть к сотворившим такое. Ненависть к тем, кто убивал его собратьев и годами разорял рубежи его страны. Ему захотелось прямо сейчас бросить все и побежать на этих проклятых дикарей. Побежать в одиночку и рвать и калечить каждого, кто подвернется под руку, упиваясь болью, кровью и долгожданным отмщением.

Его сердце бешено забилось под кольчугой, отдавая барабанной дробью в висках, и тут, словно желая остудить закипевшую в нем ярость, с неба упали первые крупные капли дождя. Скофа поднял лицо к той черноте, что была сегодня небом, и почувствовал как несколько ледяных капель упали на его щеки. Они гулко застучали о его шлем и наплечники, с каждой секундой наращивая темп, пока не превратились в ревущую стену воды.

Кроны деревьев опасно зашатались от бушующего ветра, а дождь застилал глаза, заливаясь под доспехи, прокатываясь по спине и груди ледяными ручейками. Дождь шел не менее получаса, не ослабевая ни на минуту, и воин чувствовал, как все его тело трясётся и деревенеет от холода. Он старался разминать мышцы и хоть немного двигаться, но помогало это слабо: вся одежда уже вымокла, а ночной морозец пробирался под доспехи, превращая железо в лед.