Когда гремели пушки - страница 7

Пидмичев поправил на голове пилотку и, выдвинув перед собой вещмешок, улегся за него. Чуть отвалившись на левый бок, он оттянул затвор карабина и резким движением дослал в патронник патрон. Опершись тыльной стороной ладони на вещмешок, стал целиться в переднее колесо первой машины. Задержав дыхание, он выстрелил и, кажется, не попал… Во всяком случае он не заметил, чтобы машина замедлила свое движение. Но увидел, как задвигались, засуетились в кузове немцы и как двое или трое из них соскочили на дорогу. «По колесам… Только по колесам», — твердил он себе, стараясь не терять сосредоточенности и не смотреть, что будут делать соскочившие на дорогу немцы.

Он выстрелил второй раз — и попал. Словно эхо от его выстрела, прокатился над дорогой звук лопнувшего баллона. Пидмичев увидел, как машина будто споткнулась на переднее левое колесо и, сильно вильнув влево, едва не скатилась с насыпи, но выровнялась… Отчаянно радуясь своей удаче, он выстрелил снова и снова попал. Оба левых баллона были пробиты. Теперь грузовик остановился и стоял, высоко подняв правый борт, и немцы прыгали с него на дорогу, скатывались по насыпи, и там, внизу, в тени, среди небольших мягких кочек и полос скошенной травы, ему трудно было различить их.

Уже некоторое время Пидмичев слышал, что по нему стреляют, но, сосредоточенный только на одной мысли — повредить вражеские машины и таким образом задержать здесь немцев на какое-то время, — он почти не воспринимал этого. Сейчас для него существовала только вторая вражеская машина, вернее — только два ее левых баллона.

«Если не промахнусь, можно будет отойти в лес», — подумал Пидмичев и почувствовал, что от этой мысли начинает волноваться. Ему вдруг сильно, до сердцебиения захотелось сейчас же вскочить и побежать к лесу. Именно сейчас, не теряя ни секунды, сейчас, когда, может быть, еще можно спастись. Совершенно неожиданно для себя он вдруг испугался за свою жизнь. Ведь в конце концов он и так сделал достаточно. Имея всего десять патронов, он остановил механизированную колонну, повредил грузовик. Правда, у него осталось еще семь патронов…

Семь патронов! Как это ужасно мало — семь патронов. Но семь патронов из десяти — это много… Он понимал, что если он вскочит и попытается уйти в лес, никто не поставит этого ему в вину, но он знал также и то, что никому, кроме него самого, не почувствовать, как это ужасно много — семь неиспользованных патронов…

А второй грузовик уже подъезжал к первому, и вот сейчас он начнет его объезжать и на какое-то время будет закрыт для стрельбы. Этого никак нельзя допустить. Потянувшись к рукоятке затвора, Пидмичев увидел, что обшлаг гимнастерки разорван и висит, а на руке, чуть повыше запястья, наискосок, пролегла бурая полоса величиной с гильзу, и из нее сейчас хлынет кровь. Он удивился, что не чувствует никакой боли, перевел глаза на дорогу и тут же увидел, что прямо по нему бьет автоматчик, устроившись за колесом поврежденной машины. Он почему-то подумал, что именно этот автоматчик и угодил ему в руку. И выстрелил по нему. Потом выстрелил по машине. В тот же миг глаза его встретили множество ослепительно ярких вспышек, и все загудело вокруг него, завертелось и потерялось в каком-то неестественном багровом свете…

Автоматная очередь убила его наповал.

Как и предполагал Пидмичев, немцы порядком повозились, прежде чем их машина снова покатила по дороге. Может быть, она догнала своих и присоединилась к головной части колонны, а может, и нет. Может быть, отсеченная Пидмичевым от своих и лишенная огневой поддержки возглавлявшего колонну танка, она где-нибудь наткнулась на наших и была ими уничтожена… Кто знает? Ну, а здесь, в деревне Перово, когда наступила ночь — такая же глухая и непроходимая, как накануне, — здесь, в деревне, взбудораженной утренним поединком, где остались лишь немощные старики, бабы да дети, кто-то вдруг поджег заночевавший по причине поломки немецкий бензозаправщик. Загоревшись сильно и ярко, машина затем взорвалась, а на месте, где она стояла, долго еще потом горела красным огнем земля, подсвечивая низкое ночное небо.