Когда иней тает - страница 23
Немало петушков и курочек было съедено двумя исследователями по окрестным местечкам и садам. Немало сливовицы, полынной и вина было выпито за успех поисков. Но в почве не нашлось ни металлов, ни минералов, ни кладов, и капитан Негро подарил вилку своему неутомимому и верному другу.
— Бедная околия! — сокрушенно воскликнул он. — Ничего нет, кроме глины. Здесь может получить развитие одно только кирпичное производство. Но как вывозить кирпич, если нет транспорта? К тому же у каждого цыгана свое кирпичное производство.
Великое разочарование овладело населением города. Слава Черного капитана стала быстро клониться к закату. Все поняли, что у него нет никаких миллионов и что он — великий хвастун.
Потратив целый год на размышления о том, что предпринять, капитан Негро решил заняться торговлей скотом. Он вспомнил, какие громадные стада видел в пампасах Мексики, представил себе, каким живописным торговцем будет он в своем ковбойском костюме, и загорелся желанием внести нечто новое и благородное в эту грубую профессию, которую в городке называли прасольством. Не имея опыта, он взял себе в компаньоны некоего Каракоча. У этого Каракоча были усы в две пяди длиной и лукавые желтые глаза.
Он посоветовал капитану купить лошадь. Капитан послушался, купил себе кобылу и назвал ее Табутамба — в честь своей индийской приятельницы.
Табутамба была очень интеллигентная кобыла, может быть, самая интеллигентная на свете. Она любила смотреться в зеркало, могла считать до ста, читать газету, подмаргивать одним глазом и брыкать сразу четырьмя копытами.
И вот в один прекрасный день горожане увидели, как их герой, восседающий на умной Табутамбе, скачет рядом со страшным Каракочем и с молодецкими выкриками гонит перед собой целое стадо тощих буйволиц и коров. Капитан обращался к стаду по-испански. Он владел тремя языками, но внутреннее чувство стиля заставило его для скота выбрать тот, на котором говорят в Мексике.
— Аделанте, батальон! Мае пронто, мае аллегре![1] — кричал он, размахивая длинным бичом из воловьей жилы. Кричал что есть мочи, с воодушевлением, страшно довольный своей новой профессией.
С этого дня солидные граждане начали его избегать. Черный капитан оказался среди простых и грубых душ, среди мясников, шоферов, прасолов, кладоискателей и т. п. Он разъезжал верхом на Табутамбе по всей околии и за ее пределами, скитался по ярмаркам, торгам, танцевал с продавщицами трикотажа, содержательницами тиров, пьянствовал с бродячими торговцами и рассказывал в корчмах бесконечные истории о своих приключениях под дружный хохот пестрой ярмарочной толпы.
Он уже не произносил английских слов, ни «о'кей», ни «ноу», ни «йес-йес». Этот язык казался ему теперь неподходящим. Болгарский словарь его обогатился множеством турецких, цыганских, блатных и других слов.
Содружество с Каракочем продолжалось два года. Наступил день сведения счетов. Каракоч надел свои старушечьи очки, вынув их из жестяного футляра, открыл измятую, засаленную тетрадь и, произведя сложение и вычитание каких-то непонятных для Черного капитана цифр, с тяжким вздохом вывел внизу «итог».
— Мы потерпели убыток! — совершенно спокойно сказал он. — И большой убыток! Капитала больше нет. Банкроты!
— Ка-а-ак? — сверкнул глазами капитан. — Как убыток? Ведь мы за каждую голову выручали!
— Выручали-то выручали, да так, одну видимость. Ты погляди, что документы говорят, — возразил Каракоч и сунул засаленную тетрадь под нос капитану.
Капитан Негро стал просматривать счета, спрашивал о том, о другом, но в конце концов, не в силах ничего понять, хлопнул Каракоча тетрадью по голове и пошел искать управы у адвокатов.
Процесс тянулся три года пять месяцев и кончился ничем. Оба оказались правы. Каракоч представил в суд длиннющий список сумм, взятых у него капитаном взаймы, рассказал, как его компаньон ел и пил на ярмарках, как сорил деньгами и гулял на торгах, и потребовал, чтобы Черный капитан присягнул, что этого не было. А капитан Негро потребовал, чтобы Каракоч присягнул, что не получил от него весьма внушительной суммы, вложенной как основной капитал в их предприятие. И так как оба присягнули, то каждый со своей стороны доказал, что прав, но ни один не доказал того, что другой в чем-либо виновен.