Когда отцветают розы - страница 4
Эндрю Дэвис до этих слов хранил молчание, с легким интересом следя за разговором и поглощая печенье. Он переоделся в сухое, но одежда явно больше годилась для мусорной корзины: майка была мятая и совершенно потеряла первоначальный цвет, а в джинсах оказалось даже больше дыр, чем в прежней паре. Теперь наконец он решил вставить словцо:
— Ты всегда и во всем винишь меня, а я здесь ни при чем. Произошло вот что…
— Мне совершенно не хочется слушать твои оправдания, — прервала его матушка.
— Зато мне интересно, — вмешался ее муж. — Истории Эндрю увлекательны, как рассказы о привидениях. И то, что за редким исключением они правдивы, только усиливают их притягательность. Впрочем, сюжетная канва сегодняшней саги мне в общих чертах ясна. Тот факт, что они оба прибыли в машине мисс Рид, позволяет предположить, что у Эндрю случились неприятности на дороге — а это вовсе не редкость. Мисс Рид была достаточно любезна, чтобы подбросить его домой. Присутствие же этого нервного пса, которого, насколько я припоминаю, ему было строжайше запрещено привозить сюда, приводит меня к умозаключению, что и машина была одной из тех, на которых Эмили запретила ему приезжать. Стало быть, Эндрю только что вновь вернулся с охоты за тем, что смехотворно именуется «старинными автомобилями».
— Извините, сэр, но вы даже представить себе не можете, какую ценность имеют…
— Нет уж, это вы извините меня, Эндрю, но мне это прекрасно известно. И точно так же я умею отличать старую машину, которую можно восстановить, от кучи металлолома. А вот вам разница, похоже, не знакома. Единственной загадкой для меня остается, как вы оба ухитрились так вываляться в грязи.
Диана слушала и поражалась череде выражений, сменявшихся на лице Эндрю. Его черты были просты и неброски: карие глаза, слегка загнутые вверх брови, прямой нос, широкий подвижный рот. Но это неприметное лицо искрилось жизнью. Брови взлетали и опадали, губы вытягивались и сжимались в гримасе протеста, глаза то щурились злостью, то широко раскрывались с видом оскорбленной невинности. Когда отчим закончил говорить, все это сложилось в милую улыбочку.
— Достойная отповедь, — признал он.
— Я всегда говорила, Чарли-дорогуша, что тебе нужно писать детективы, — сказала миссис Николсон. — У тебя великолепный аналитический склад ума.
— Эмили, пожалуйста!
— Ну хорошо, хорошо, — проговорила Эмили.
— Что хорошо? Это уже четвертая псина, которая с его помощью оказывается у нас на попечении, не говоря уже о шести кошках.
— Не следует смотреть на это в одном лишь мрачном свете, Чарли. Мальчик мог вдребезги разбить машину и покалечиться сам. Да и животные мне не досаждают, у нас достаточно места. Но только, Энди, дорогой мой, в самом деле, не надо притаскивать сюда все эти кактусы. Ты же знаешь, я их не люблю.
— Это редкий экземпляр Echinopsis eyriesii, — сказал ее сын с мрачным упрямством.
— Если ты так уж хочешь дарить мне колючие растения, милый, почему бы не привезти роз?
— Это ее профессия, — сказал Энди.
Три пары глаз устремили взгляды на Диану.
Она предвидела, что это мгновение наступит. Ей казалось, что она к нему готова. Она зазубрила названия, даты, факты и не забыла их, но в ее мозгу они превратились в запутанный клубок, потому что до конца она полностью не понимала, как излагать их конкретным людям, а не смутным абстракциям.
Чарльз Николсон, шестидесяти лет, в прошлом преподаватель истории. Его жене Эмили пятьдесят семь. Она бывшая учительница латыни. Это, скорее, в манере ее отца — он всегда воспринимал своих клиентов не как личности, а как юридический казус, который нужно интерпретировать к их и своей выгоде. Отчасти такой подход себя оправдывал, иначе трудно было бы сохранять хладнокровный профессионализм. Она испытала это на собственном опыте, когда начала практиковать, однако, по всей видимости, двух лет оказалось недостаточно, чтобы по-настоящему очерстветь.
Николсоны не были ее клиентами или отвлеченными абстракциями. С юмором, дружелюбно и доверчиво они сразу начали пробивать бреши в той стене, которую она заранее пыталась возвести между ними и собой, разрушать стереотипы, которые она мысленно себе рисовала. Учительницы латинского языка в ее представлении не должны были иметь ямочки на щеках. Как и не предполагала она, что почтенный пожилой преподаватель может под столом держать руку жены.