Когда приходит любовь - страница 44

Я говорю о Мартине. Потому что пока его усталая одиннадцатилетняя дочь с разбитым сердцем спала в соседней комнате в чужой постели, Мартин, сидя рядом со мной на диване, сказал:

— Я не гожусь кому-то в родители. Никогда не годился. — Он аккуратно снимал себя с крючка, при этом даже ничуть не помяв свою английскую рубашку, сшитую на заказ.

Вот только я не могла это так оставить. Я могла бы восхититься его прямотой, я могла бы заглотнуть этот долгожданный кусочек душевного откровения, почувствовать его сладость на языке и продолжать жить дальше. Было бы так легко пропустить это мимо ушей, но я не могла.

— В отцы, — сказала я.

— Что?

— Не годишься в отцы. Ты сказал «родители», — объяснила я.

— Какая разница? Какое это имеет значение? — спросил он упавшим голосом. Я снова вспомнила песню Шейлы Е.: «Если ты должен спросить, если ты не можешь себе позволить…» Я сдержалась и не пропела эти слова, за что мысленно записала себе несколько жалких плюсов.

— Может быть, ты делаешь свое дело не потому, что ты для этого создан. Может быть, ты это делаешь потому, что твой ребенок в этом нуждается. — Сказала я. Последовала длинная пауза.

— Мы с тобой еще мало знаем друг друга, Корнелия. Но между нами что-то есть. Я так думаю. Во всяком случае, я бы не стал делать о тебе поспешные выводы. Я бы сначала все взвесил. А ты не могла бы поступить со мной так же? — Голос у него был тихий.

А он мог бы сказать мне: «Тебе тридцать один год, ты не замужем, детей нет, менеджер в маленьком кафе. И ты не знаешь, что значит быть родителем». Или: «Наверное, приятно сидеть на таком высоком моральном пьедестале, Корнелия. Там чистый воздух. Все недостатки других людей прекрасно видны оттуда».

Но он был нежен и печален и куда более справедлив, чем я заслуживала, и, несмотря на обиженного ребенка, спящего в соседней комнате, я хотела быть с Мартином и все еще не потеряла надежды. Я хотела, чтобы наша взаимная любовь состоялась. Кроме того, знала, что все, чего он не сказал, хотя мог бы, было вполне справедливо, и мне стало совестно. Могу ошибаться, но я не выношу, когда поддерживаю неправого.

— Извини, Мартин, — сказала я. — Мне очень жаль, и ты прав, я могла бы сделать то же. — Слезы навернулись мне на глаза, я взяла его руку и поцеловала ее. — Но уж раз мы заговорили о нас, хочу спросить (заткнись, заткнись, заткнись, Корнелия), почему ты мне ничего не сказал о Клэр? — Милостивый Боже, неужели я никогда не научусь держать язык за зубами? Неужели это невозможно?

И тут я увидела этот изумленный, незащищенный взгляд на его лице. Этот взгляд говорил: «Я не рассказал тебе о Клэр, потому что мне не пришло это в голову, потому что мне это не казалось достаточно важным, чтобы об этом говорить». Все еще не спрятав это выражение, Мартин начал:

— Я не знаю. Я не думал, что это… — и слово так и повисло в воздухе — слово «важно». Я его видела своими глазами — черное, рваное. Но Мартин быстро опомнился.

— Я хотел тебе сказать. Правда, хотел. Но у меня почему-то не получалось. Как ты уже догадалась, у нас с Клэр были сложные, не слишком хорошие взаимоотношения. Может быть, я боялся, что ты от меня сбежишь.

Ответ был удачным. На «отлично», великолепный ответ. Он ведь признавался в своей уязвимости, разве я не этого хотела? Еще он сознавался, что хотел бы удержать меня, — и этого я хотела тоже, верно? Но он опоздал со своим признанием. Я уже успела заглянуть за занавес, на маленького манипулятора, который прятался за большим Мартином.

Мне нужно будет об этом подумать, определенно нужно будет подумать. Но хотя мне это и нелегко дается, я могу закрыть глаза на жестокую правду, во всяком случае, на время. А Мартин, способный спрятать мысль о своем ребенке, как старые ключи, был как раз такой правдой, для которой существовало слово «потом». Кроме того, мне предстояло решить более срочные вопросы. Факты таковы: никогда раньше ни один ребенок не спал в моей постели. Вчера — никакой маленькой девочки. Сегодня утром — никакой маленькой девочки. А теперь там была маленькая девочка, там была Клэр.

— Что ты собираешься делать, Мартин? Для Клэр? — спросила я.