Сергей Романович вышел из автомобиля, громко хлопнув дверцей. Его торопливые шаги дробью прозвучали в подворотни, под сводами древних сооружений начало позапрошлого века.
- Принёс? - поинтересовался тип в сером плаще с безразличным лицом.
Седой мужчина утвердительно кивнул, трясущейся рукой протягивая бумажный пакет из супермаркета.
- Всё?
- Нет. Здесь только двадцать тысяч.
- Что!
- У меня больше нет! Правда! Богом клянусь!
Незнакомец достал из пакета деньги, пересчитывая их. Как и говорилось, ровнёхонько оказалось двадцать тысяч, не больше и не меньше.
- Этого мало, дружок. Ты ведь в курсе, что торчишь триста кусков.
- Да-да, я помню, - поспешно закивал Сергей Романович. - Обязательно отдам, но пока нет. Но уже скоро...
- Я надеюсь на это, а иначе ты знаешь... Прекрасная у тебя жена... И дочка... Красивые обе.....
- Я всё верну, Господом нашим клянусь.
- Не клянись тем, во что не веришь. Иначе я могу подумать, что ты врёшь.
Незнакомец с брезгливостью окинул седого, после чего развернулся, усаживаясь в чёрное Вольво, покидая прочь двор, выезжая на проспект. Сергей Романович остался стоять, думая о собственной невезучей жизни. Жена внаглую изменяла, гуляя в открытую с молодым любовником, а дочка вообще позабыла об отце...
- И надо же было мне вляпаться во всё это.
Мужчина махнул рукой, сплёвывая на асфальт.
Он забыл, когда в последний раз нормально спал. Долги теребили неприятно его сон, заставляя мучиться от бессонницы, то и дело направляясь на кухню, открывая холодильник, прикладываясь к коньяку. И кстати, этот коньяк тоже купил ухажёр жены, чего она не скрывала.
- Чёртова сука! Просто дрянь!
Он обозлился на благоверную, на весь мир. Такое происходило, когда у самого было нечисто, и хотелось спихнуть собственные неудачи на кого-то. В конце концов, Сергея Романовича никто не заставлял играть, каждый божий день посещая проклятое казино. А итогом тому большие долги. Но родные об этом пока не знали.
Будь оно всё проклято. Будь все прокляты на этом свете.
* * *
- Снова! - вскричала Марина, стоя в ночнушке, глядя на заваливающегося мужа в четыре утра. - Ты где был, придурок!