Когда статуя оживает - страница 16

– Ее с кого-нибудь делали. С девочки. Эту девочку и звали Наташа.

– Ой, народ! – Гусева развела руками от грандиозности своей догадки. – А вдруг это та самая девочка, что убили перед постройкой заброшенного лагеря? Потом с нее сделали слепок – получилась барабанщица по имени Наташа.

Лена старательно делала вид, что спит, но на душе у нее было тяжело. Этого только не хватало! Сейчас напридумывают страшилок почище историй про Дракулу. Будешь потом всю ночь вздрагивать.

– Да ну, – отмахнулась Павлова, опять утыкаясь в книжку. – Глупость все это. Нет там никого.

Как только она это сказала, под окном прошуршали шаги, кто-то негромко прошептал:

– Наташа!

Селюкова взвизгнула и повалилась на кровать, накинув на голову одеяло. Павлова икнула.

– Наташ! – опять позвал голос. Шаги прошуршали дальше.

Стукнуло окно.

Гусева на полусогнутых ногах подобралась к Ленкиной кровати, взгромоздилась на нее, перегнулась через подоконник.

– Иди отсюда, – раздался голос вожатой Наташи.

Маринка сползла на пол. Ее трясло в немом смехе.

– Наташ, – уже требовательно позвал голос. Что-то шмякнуло, звякнуло стекло захлопываемой фрамуги.

– Это Костик к Наташке пришел, – выпалила Гусева.

Все бросились к Ленкиной кровати.

Под комнатой вожатых, потирая ушибленную голову, стоял расстроенный Костик и гневно смотрел в закрытое окно. Кто-то там был, потому что он время от времени взмахивал рукой, что-то показывая.

– Костя, – хихикнула Гусева. – Кость, а это ты вчера здесь был?

– Так, – парень мрачно оглядел высунувшихся девчонок, – а вы что здесь делаете? Кыш отсюда! Вам спать пора.

– Не пора, – для полного своего превосходства Гусевой оставалось язык показать, и тогда она была бы круче всех. – Взрослые днем не спят. Понял?

– Взрослые… – Костик последний раз посмотрел на закрытое окно вожатской, вздохнул и пошел в сторону столовой. – Отдыхайте, взрослые.

– Ну скажи, ведь это ты был вчера? Мы тебя слышали.

– Слух у вас хороший.

– Ты знаешь, как нас напугал!

– Не знаю и знать не хочу.

– Ну вот, – удовлетворенно хлопнула в ладоши Гусева. – И никакого привидения нет.

– Так это же ты! – закричала Лена, сталкивая Марину со своей кровати. – Ты всех пугала! Твое было привидение! Сидела бы спокойно, никто бы ни о чем не подумал. А теперь смотри, что ты сделала!

Она показала на кровать Селюковой. Наташка как лежала, спрятав голову под одеяло, так и оставалась под ним лежать, только плечи ее вздрагивали в нервном плаче.

К вечеру небо заволокло серыми бесконечными облаками, а к отбою зашелестел дождь. Его мерный шум быстро всех успокоил.

Лена прислушивалась к ритмичному стуку, к поскрипыванию деревьев под ветром, к шелесту листьев. Ко всем этим звукам добавились птичьи голоса. Лене показалось, что она уснула и видит сон, очень похожий на действительность. Тот же дождь, тот же шум, только под окном кто-то говорит тихо так, нежно, как птички поют. Потом негромкий разговор закончился. Его перекрыл противный скрежет, как будто бы по железу тащили железо. Скрежет все приближался и приближался, наваливался на Лену сверху. Широко распахнув глаза, не отрываясь, она смотрела на окно. Падали на подоконник редкие крупные капли, взрываясь сотней искринок. Каждый удар болью отдавался в Лениной голове. К ударам примешивался скрип. В оконном проеме медленно начала проявляться белая зловещая голова. Отбитый нос, изъеденная дождями и снегом пилотка, черные глаза, полыхающие ненавистью, рот, искривленный злой усмешкой. Лицо испачкано чем-то темным, на плечах висят подвядшие водоросли.

Барабанщица выбросила вперед арматурную железяку покалеченной руки. Другую руку она перекинуть никак не могла, барабан за что-то зацепился, мешая двинуться вперед.

Статуя отвернулась, недовольно нахмурившись. Только она перестала смотреть на Лену, с девочки как будто спала медлительность. Она шевельнулась, к своему ужасу понимая, что все это не сон, а правда. И над ней действительно нависает каменная громадина.

Барабанщица освободила руку. Перед своим носом Лена увидела палочки. Она осторожно закинула руку за голову, ухватилась за край подушки, потащила ее на себя. И когда уже статуя была готова перевалиться через окно, отчаянно врезала подушкой по этим палочкам, по этому лицу, по осыпающейся пилотке, по болтающемуся барабану.