Когда тают льды: Путь Велены - страница 9

После слов наставника Велена окончательно перестала что-либо понимать в расстановке сил, мотивах и причинах человеческих поступков. Райко со Стефаном, к её досаде, и вовсе не пытались в этом разобраться.

- О мировой политике пусть думают жалкие обыватели, – отмахивался брат. – Наше дело – тёмные искусства и та несомненная польза, которую мы от них получаем. Если для того, чтобы постичь суть магии, нужно стать адептом Братства Ночи – я готов заплатить скромную цену.

- Осторожно, дочка, тут ступенька, – предупредил харчевник, помогая ей взобраться на крыльцо. - Вы не переживайте: народ у нас хoтя и замкнутый, но вполне душевный. В прошлый раз, когда я принимал у себя под крышей магов, знакомство прошло… напряжённо, но в этот раз за вас поручился сам Сибранд… Мо?ет, вина с дороги?

Оборачиваясь перед тем, как зайти в харчевню, Велена поймала пристальный взгляд в спину: прохожий на улице остановился и отвесил ей короткий шутливый поклон. Помедлив, колдунья кивнула в ответ. Неразумно c самогo начала портить отношения с правой рукой иммуна Сибранда, самоуверенным легионером Дагборном.

Ещё посмотрим, чем он пригодится Братству.

Велена всегда вставала с рассветом. Ни утомительный путь, ни физические неудобства, ни тревожная ночь не могли этого изменить. Это прекрас?ое время, когда мир ещё спит, и появляются бесценные часы превосходства: привести себя в порядок раньше всех, позавтракать в полной тишине, выслушать собственные мысли, подготовиться к грядущему дню. Когда они с Райко ещё жили в усадьбе тётушки Морин, благочестивая вдова всегда интересовалась, прочли ли они утренние молитвы. Велена не знала ни одной, но убеждала добрую родственницу, что читает по подаренному ей молитвеннику. По правде – ни разу и не открывала, переплёт сохранился в идеальном состоянии: дорогая кожа даже скрипела при касании. Почему спустя столько лет Велена всё ещё возила его с собой? Верно, потому, что это был подарок Райко: единственная вещь, которую он преподнёс сестре, да и то не без умысла.

- Забери, – впихнул он дорогую книжицу ей в руки. – Матушка только обрадуется, когда узнает, что я приобщил тебя к вере. Похвалит…

На этом добрые пожелания кончились, а она хранила молитвенник, как оберёг. Глупо для мага третьего круга, но Велена никогда не занималась самоедством.

Вот и сейчас, оглядывая длинный двуручный меч, завёрнутый в тряпицы, она не испытывала ничего, кроме слабого любопытства. Как примет подарок непогрешимый иммун?

Про Сибранда Белого Орла они наслушались ещё вечером, наслаждаясь обильным ужином и крепким вином в харчевне гостеприимного Хаттона. Поди ж ты, ни одного дурного слова – и это про человека, облечённого властью! Единственным упрёком послужило то, что их староста женился на бруттской колдунье – в глазах варваров-стонгардцев это оказалось едва ли не единственным его значимым недостатком.

- Но госпожа Иннара – хорошая, - сумбурно заканчивал невнятные придирки словоохотливый Хаттон. – Помогает…

?айко со Стефаном фыркали, как лошади, слушая местные байки, а Велена в очередной раз радовалась тому, что прекрасно владеет собой: отчего-то раздражали в этот вечер и грубые стонгардцы, заглянувшие на огонёк в харчевню – полюбоваться на приезжих магов – и обожающий Стефан, не сводивший с неё глаз, и даже родной, любимый ?айко, с такой охотой увлёкшийся их малоинтересным, в общем-то, путешеcтвием.

Тяжёлый засов на двери она подняла сама. Отодвинула, напрягая все силы тонких, не привыкших к грубой работе рук, и выскользнула в жадные объятия ледяного стонгардского утра.

Воздух, казалось, искрился серебристыми нитями, а нежно-розовый рассвет залил единственную улицу городка, отражаясь солнечными бликами в слюдяных окнах. О?а проснулась не первой: слышался стук кузнечного молота, блеял домашний скот и доноcились с задних дворов приглушённые голоса. Тихое ло-хельмское утро обволакивало, накатывало волнами, смывая усталость, раздражение и неприязнь. Отсюда, из этой блаженной глуши, все мировые проблемы казались надуманными, глупыми и мелочными, бесконечно далёкими… То, что не касалось напрямую жизни и смерти, местных и впрямь будто не волновало. Пожалуй, в трудные времена их философии можно было лишь позавидовать.