Когда тебе пятнадцать - страница 23

— Отчего же не спросишь, зачем у завода тебя встретил?

— И верно! — искренне изумился Петр Семенович. — Не за коньками разве?

— Девчонка из нашего класса должна прийти. Поглядеть, чем комсомольцы дома занимаются… Как у них вообще дома… Понимаешь?

— Ясно. Пускай глядит. Нормально у нас. Верно?.. — Отец снял перчатку и потрогал подбородок. — Еще и побреюсь сейчас. Красивая она?

— Кто? — слегка опешил Костя.

— Девчонка твоя.

— Пап, ты скажешь! Моя! Она комсорг в нашем классе… Пап, между прочим, предупреждаю: если дядя Гриша сегодня надумает заявиться к тебе, то я не пущу, как хочешь, не обижайся.

— И правильно, — легко согласился отец. — И мне смотреть на него тошно.

— А шапку ему — пожалуйста! — недовольно проговорил Костя. — Теперь ходишь неизвестно в чем. Уши вон красные какие.

— Эх, Костюха, ведь замерзнет он без шапки. Совсем бедолага ум растерял. Да, а когда-то был человек…

К приходу Тани готовились, словно к празднику. Петр Семенович снова ощупал и оглядел в зеркало лицо, побрился и даже остатки цветочного одеколона разыскал в буфете.

Юлька посмотрела на пузырек с веткой сирени и голубой шапочкой пробки, втянула носом воздух и сказала: «Вкусно».

Впрочем, это скорее могло относиться к запахам, катившим прибойными волнами из кухни. О Тане Анна Ивановна узнала еще утром — Костя предупредил. Весь длинный, хлопотный день (работала Анна Ивановна на швейной фабрике) она помнила об этом и тревожилась. Жалела, что не сказала мужу. Только как угадать? Может, и лучше, что не сказала. Дурной ведь. Возьмет да наперекор сделает — наберется с дружками, глаза зальет…

Вернувшись с работы, Анна Ивановна, не теряя времени, замесила тесто, поставила к теплой батарее. Счастливая Юлька потребовала пирогов с вареньем.

— А с капустой и яйцами не хочешь?

— И с капустой хочу!

— Это хорошо, что надумала она в гости! — потирая руки, в который раз повторял Петр Семенович.

И всякий раз Костя считал нужным разъяснить: «Пап, при чем тут гости! По делу придет. Посмотреть. Может, и пальто не захочет снять».

— А Волков как сказал про тебя, помнишь? — Петр Семенович горделиво хлопнул сына по плечу. — Очень даже одобрил. Учти! Моя порода! И чтоб после этого девчонка не захотела снять пальто, присесть к столу? Не может быть!

Отца Костя просто не узнавал. Вот всегда бы таким был. Чего бы лучше!

От Юлькиной болезни будто ничего и не осталось. Сияет, щеки порозовели. Окинула радостным взглядом прибранную комнату, посадила на буфет куклу Дашу, косичку шелковистую поправила, голову подняла ей повыше, чтоб веселей глядела.

Разошлась Юлька, осмелела, не часто такое бывало с ней. Рядом с куклой торчал в стене гвоздик. И тому нашла Юлька дело — наколола на него картину: смотрят с листка изумленная кривоногая девчонка с лопатой в руке и снежная баба, у которой красная морковка вместо носа торчит. Над ними, чуть не в половину синего неба, рыжее солнце.

Глаза у Юльки так блестели, что критиковать картину брат не решился. Однако от шутливого вздоха не удержался:

— Несчастная девочка.

— И нет, — сказала Юлька, — она хорошая.

— Чего хорошего, ей чужую ногу в больнице пришили.

— Не пришили. Это ее нога. Я сама нарисовала. Воспитательница сказала, что я хорошо нарисовала.

В другой комнате, на шкафу, давно пылилась большая фотография, она когда-то висела на стене, Костя помнил это.

Украшать так украшать! Пришлось вбить еще два гвоздика. Но потрудиться стоило: на дорожке, у остролистной пальмы, — отец и мать, совсем молодые. Его рука — на ее плече, она склонила ему на грудь голову. А за ними, доверху, до неба, — горы, горы. Ближние — темные, дальше которые — серые, самые дальние — чуть видны, будто в тумане. Кавказ, Гагра, ущелье Жвава-Квара. Родители тогда только поженились.

Петр Семенович с минуту смотрел на фотографию. Вздохнуть не вздохнул, но опечалился. Ушедшие годы вспомнились и заодно удивился про себя: какой удачный вышел снимок. Как сейчас помнит, укрепил аппарат на скамейке, взвел автоспуск, и вот — отменный кадр. Горы отлично проработаны, часть пальмы на переднем плане слева не мешает, не давит, наоборот, даже уравновешивает композицию. И Анна в сарафанчике, в то время носили короткие платья, хорошо смотрится, лирично как-то. Прильнула, голову склонила доверчиво. Снимок тогда просили на выставку, да он постеснялся: семейная, мол, фотография. Другой дал — опушка березового леса перед грозой. Тоже неплохая была работа. Особенно тучи выразительно получились, со светофильтром снимал.