Когда уйдешь - страница 3

стр.

«Стоит ли принести ей воду и оставить на столике? Думаю, стоит. »

Она метнулась в ванную и набрала полный граненный стакан воды, который аккуратно оставила на краю возле телевизора. Самой пить чай у нее времени не оставалось. А завтракать было просто нечем.

Кроссовки сохли на кухне, стоя на оконной раме между двух стекол. Маленькая форточка в углу всю ночь простояла открытой, но она скорее впускала в квартиру тепло, нежели холод. Ничем не зашторенной окно выходило на залитый солнцем двор, оттенённый множеством деревьев. Ветви, которые вчера бились ей в окно сейчас безмятежно свисали, склонив позеленевшие кроны вниз. Она встала на стул, чтобы дотянуться до серых кроссовок, после чего натянула их на себя, туго затянув шнурки. Голова немного закружилась после того как она закончила с этим занятием и вернула ей обычное положение. Пару минут пришлось посидеть на стуле пока темнота не ушла с ее глаз. Поднявшись, она еще раз вернулась в комнату чтобы прихватить заготовленную со вчера сумку и, метнув взгляд на бездвижимое тело матери, покинула свой «сундук».

«Ведь совсем как мертвая лежит. Как бабушка в гробу, да еще и похожа на нее. А что если когда-нибудь она допьется и откинет коньки? Что тогда делать?»

В подъезде пахло сыростью и горьким табачным дымом. Кто-то громко кашлял на пятом этаже и, очевидно, курил крепкую сигарету. Возможно, папиросу. Леля стала спускаться вниз со второго этажа, стараясь не наступать на окурки и прочий мусор, однако, между пролетами вляпалась во что-то очень похожее на большой черный плевок и в сердцах выругалась не хуже старого сапожника. Тяжелая металлическая дверь с трудом поддалась ее давлению, зато назад полетела так стремительно, что чуть не прищемила ей пальцы.

– Проклятье! – воскликнула она, одергивая руку. Утро встретило ее теплыми лучами. Но на душе все ровно скребли кошки. С козырька на макушку упала пара капель, сбежавших на него с кондиционера бабы Зины. Еще один повод радоваться тому, что по крайней мере, упал не он сам. На этой рухляди с торчащей арматурой уже начала расти трава.

«Какое неожиданно теплое утро, а ведь вчера вечером ветер разыгрался не на шутку. Я была уверена, что начнется дождь, а им даже и не пахне.т»

Солнце поднималось с востока, по левую от нее сторону. По крышам «п» образного двора скользил яркий оранжевый свет. Неожиданная смена контрастов бросалась в глаза. Совсем недавно голые деревья теперь пестрили юной листвой, а сирень возле арки и вовсе набирала соцветия. Кстати, это была самая старая арка во всем городе. По крайней мере, так все говорили. Встроенная в дом между первым и вторым подъездом она выходила на улицу Завагзальную, по которой Леля не ходила чуть меньше года с тех пор как окончила школу.

Конечно, глядя на нее можно было решить, что она скорее семиклассница, чем студентка. Однако этой девочке с тоненькими косичками, доходившими до талии шел уже семнадцатый год. Она отерла кроссовок о землю и двинулась к гаражам. Теперь, чтобы добираться до колледжа ей приходилось ходить на остановку за несколько кварталов от дома и срезала она через дворы.

Панельки и серые пятиэтажные хрущевки –вот чем был застроен КПП –район города, который находился за ЖД вокзалом, в самом его отшибе. Было слышно, как отъезжали поезда. Леля привыкла к этим звукам и почти не замечала. Бредя между гаражей и проулков, она вспоминала свои сегодняшние кошмары. Опять снилось лето. Не просто лето, а тот знойный вечер в деревне, когда хоронили бабушку. Он не выходил у нее из головы уже год и являлся ночами в самых извращенных формах. Как-будто-то мертвая бабушка продолжает жить, и никто не собирается ее закапывать в землю. Она сидит вместе со всеми за столом и не то празднует, не то оплакивает свою кончину. Трудно сказать ведь глаза у нее всегда закрыты, а лицо сохраняет тот пустой и тяжелый отпечаток смерти с каким Леля его запомнила. Во сне она никогда не думает о том, что это странно и так быть не должно, однако спокойнее от этого не становится. Ей всегда жутко смотреть на нее, причем, сидящую на том стуле, на котором в тот день сидела она сама подле своей матери. Как тряпочная кукла –ни живая, ни мертвая. Молчаливая и холодно-бледная.