Когда зацветут тюльпаны - страница 14
— А читала в областной газетке, Настасья?
— Что?
— А там опять про твоего благоверного статейку пропечатали. Ничего статейка, мне нравится. Бурильщик Климов еще может кое-чего. Как думаешь, может, а?..
А утром, когда проходил хмель, неуклюже извинялся:
— Ты, Настасья Петровна, того… этого… не принимай близко к сердцу… Нельзя мне много пить — не буду больше…
Но проходил месяц, другой, подворачивался какой-нибудь случай, и он забывал про свое обещание.
Вот и сегодня. Пришел поздно, с тяжелой головой. Горько и обидно слушать его никчемные оправдания. Зачем оправдывается, зачем хвастается?
И все-таки упоминание о Кедрине и Вачнадзе немного успокоило Настю.
— Ладно уж, стаскивай сапожищи-то… Ужинать будешь?
Климов ожил, заулыбался.
— Давно бы так… А то пилит без передыху, аж тошно становится… Ты помоги мне, сапог никак не сниму, застрял, проклятый, — ни туда, ни сюда…
Настя облегченно вздохнула: муж в одно мгновение стал прежним — веселым, разговорчивым, насмешливым. За его грубоватостью она почувствовала смущение, просьбу о прощении. Этот его тон был знаком ей. Ласково посматривая на мужа, тихо сказала:
— Ты не сердись, Ваня… Обидно ведь мне. Наташка весь вечер ждала: папа да папа… Хотелось нам побыть с тобой… Как я буду здесь, одна-то?
Стащив сапоги, она уткнулась ему в колени, всхлипнула.
— Брось, Настасья, — осторожно трогая своей грубой ладонью ее голову, заговорил Климов. — Аль впервой? Ну, успокойся, не хлюпай… Баба ты крепкая, управишься… А что касаемо меня, так ты не думай… я про тебя не забуду… Эх ты, лебедушка моя! Сто лет проживу и все время говорить буду: всем взяла — что лицом, что по хозяйству, что по женской части… Да и характером бог не обидел…
Настя подняла заплаканное лицо. Это был он, ее Ваня, которого она так любила, за которого не пожалела бы жизни. Только он может сказать такие слова и вложить в них столько теплоты.
А он говорил:
— И чего разревелась? Радовалась бы, что муж уезжает… Эх, ты-и-и, дуреха…
…Ночь над землей. Спит городок. Тихо на заснеженной улице. Пройдет запоздавшая автомашина, чуть слышно продребезжат стекла в окнах, и опять все затихает в морозной ночи. Не спят супруги Климовы. Крепко обняв жену, он говорит ей чуть хрипловатым голосом:
— Ты, Настасья, береги сынишку, смотри не простуди. Дел по хозяйству у тебя не очень много, так что детишки — это твое первейшее дело. Ну и про себя, конечно, не забывай… Поняла?
— Поняла, Ванюша, — шепчет Настя и крепко прижимается к мужу.
Настя поднялась, чтобы покормить грудью ребенка. В это время и услышала тихий, но настойчивый стук в окно.
— Вань, а Вань, — позвала она мужа, толкая его локтем в спину, — проснись-ка…
— А? Чего? — встрепенулся Иван Иванович и сел в постели. — Уже пора?
— Стучит кто-то. Посмотреть надо.
— Фу, черт!.. Померещилось тебе, что ль?
В окно опять постучали.
— И правда стучат. Кого ж это принесло? — недовольно заворчал он, потягиваясь. — Поспать людям не дадут…
— А ты иди, иди, может, какое важное дело.
Одевшись, Климов вышел на крыльцо.
— Кто там? — позвал он.
У калитки послышался легкий скрип снега.
— Это я, дядя Иван, — раздался знакомый голос.
— Да это… никак Галина Александровна? — Климов торопливо сошел с крыльца и заспешил к калитке. — Так и есть… Проходи в дом, холодно тут…
— Ты подожди, дядя Иван. Я не в гости пришла…
— Вижу, не в гости. По ночам люди с чемоданами в гости не ходят, — пробурчал Климов, перебивая Галину. — Давай сюда свое приданое…
Но Галина упрямо продолжала:
— Я пришла проситься на квартиру. Пустишь? Лучше сразу сказки.
Климов разозлился.
— Да ты что? Смеешься надо мной? — повысил он голос и вырвал из ее рук чемодан. — Мой дом — твой дом, нечего тары-бары разводить. К своим людям пришла…
Они вошли в комнату, впустив за собой облако морозного воздуха, волнами разлившегося по полу.
— Настасья, — тихо позвал жену Климов. — Посмотри, кто к нам пришел…
Из спальни, с ребенком на руках, выглянула Настя.
— Галюша! Милая! — воскликнула она и опять скрылась. Из-за дощатой перегородки, отделявшей спальню, донесся ее торопливый голосок:
— Спи, маленький, спи… Баю-бай, баю-бай…