Когда зацветут тюльпаны - страница 49
Алексей улыбнулся тоже. «Какой красивый, — подумал он, глядя на удивительно тонко выточенное лицо юноши, — как девушка… И глаза девичьи…» Потом сказал:
— Упрямый ты, Аркаша… Знаешь, не получится, а все возишься.
Аркаша удивленно поднял брови.
— Не получится? Почему не получится? Обязательно получится… Моя конструкция гораздо надежнее и проще. Вот слушайте, я схему объясню…
Алексей покачал головой.
— Бесполезная трата времени, Аркаша, — все равно ничего не пойму…
Аркаша загорячился:
— Но это же так просто! Вот смотрите…
Алексей засмеялся. Аркадий замер на полуслове и покраснел.
— Почему вы смеетесь? Я ничего смешного не сказал.
— А ты не обижайся.
Алексей замолчал, и в комнате наступила тишина. Потрескивал паяльник, на столе тикал будильник, за единственным небольшим окошком неслышно плыла зимняя ночь. Было как-то особенно спокойно и уютно в этой маленькой комнатушке, загроможденной непонятной аппаратурой. Не хотелось уходить отсюда.
Алексей достал блокнот с карандашом, набросал несколько слов. Вырвал из блокнота листок, посмотрел на склоненную черноволосую голову юноши.
— Послушай, Аркадий.
— Да?
— Ты давно в комсомоле?
Аркадий повернулся к нему лицом, и тонкие брови его удивленно поднялись.
— А зачем это?
Алексей усмехнулся.
— Резонный вопрос… Просто интересно мне… Вот передай, пожалуйста… — Алексей протянул радисту листок. — Сейчас же.
Аркадий быстро прочитал написанное и тревожно посмотрел на мастера.
— Это правда, Алексей Константинович?
Алексей устало потер ладонью лоб, скрывая улыбку.
— Правда. Ситуация не из завидных. Я думаю, ты понял, почему я спросил тебя о комсомоле?
— Понял, но не понимаю, почему это нужно скрывать от ребят.
— А я не скрываю. Просто не вижу необходимости кричать об этом раньше времени. Продукты должны подвезти не позднее, чем послезавтра… Будем ждать. — Алексей вздохнул и поднялся. — Если и это не поможет, — он кивнул на радиоаппаратуру, — тогда соберемся и обсудим положение. Все понятно?
— Понятно, Алексей Константинович, — надевая наушники, ответил Аркадий. — Сейчас буду вызывать.
— Действуй. — Алексей ласково похлопал юношу но худому костлявому плечу. — Ответ принесешь мне.
В короткопалых руках Пашки трещали тугие карты. Мелькали толстые пальцы с широкими ногтями. Никуленко сопел, нетерпеливо ерзал, с ненавистью, исподлобья, смотрел на эти пальцы. Остался последний червонец, последняя возможность отыграться. Вот она лежит, эта измятая, грязноватая бумажка, — единственная из той толстой пачки, которая исчезла в кармане Пашки.
— Сдать? — Заплывшие глазки поблескивают хитро и насмешливо.
— Давай.
Никуленко принимает карту, тяжело подсчитывает очки, просит:
— Еще… Еще одну… Хватит. Себе…
Пашка уверенно сбрасывает карты:
— Десятка, король, шестерка… Точка. Показывай.
У Никуленко только восемнадцать очков — девятка, семерка и валет. Павло сгребает деньги, разглаживает на столе и напевает разухабисто и бесстыдно:
— Ах, Гриша, Гриша, рубаха-парень, жалко мне тебя…
— Да, Гриша, жалко мне тебя. Кедрин мужик себе на уме. Его на кривой не объедешь. Любимчикам дает заработать, а тебе — фигу.
— Не бреши, — насупясь, гудит Грицко. — Мастер — справедливый человек…
— Ха-ха-ха! Подсчитай, кто из вас троих больше пробурил — ты или Ибрагим и Климов? Они-то получат, а вот ты… Эх, жалко мне тебя, Гриша!
Никуленко молчит. Да, по метражу он отстал и от Альмухаметова и от Климова. И, конечно, они заработали больше, чем он…
— Послушай, Паша, а в долг ты поверишь, а? — просительно тянет он. — Под получку. Приедем в город — рассчитаемся…
Пашка пятерней чешет в кудлатом затылке.
— А не обманешь?
— Честно.
— Ну, смотри…
И снова начинается игра, и снова Грицко проигрывает, проигрывает… Он весь кипит, начиненный яростью, ненавистью к своему партнеру. Он уже догадывается, что Пашка играет нечисто, нагло передергивает карты, но не может поймать его. После очередного проигрыша Грицко швыряет карты прямо в толстощекую лоснящуюся физиономию Пашки, тяжело поднимается и громоздко нависает над столом: