Коль пойду в сады али в винограды - страница 7

И секретарю его Егору Михайловичу по-прежнему знатнейшие вельможи, Лопухины, Гагарины, Долгоруковы, слали записочки с нижайшими просьбами пожаловать к ним обеда откушать и замолвить словечко милостивцу.

Ко дню знаменательному апостолов Петра и Павла крепкая молодая натура ея величества поборола недуг, хотя царица часто хворала и не могла распоряжаться ассамблеями. «Полнокровная, холерического темпераменту персона», отзывался о государыне рудометатель[10]и придворный апотекарь Блументрост.

…А 30 августа великий праздник учинился для всего Санкт-Питерсбурха: обретение Городом русского небесного патрона, перенесение святых мощей князя Александра Невского.

Мощи шли водою по Волхову, Ладоге и Неве. В Усть-Ижоре, где путевой дворец, святыню встречал государь на лодке-верейке своей. (После герцог Ижорский Данилыч выстроил в своих владениях Александро-Невскую деревянную церковь во имя святого покровителя тех земель. А строение хлипкое, сбитое наскоро, простояло недолго — зажгло его молнией.)

Сам монарх правил рулем. Птенцы гребли как простые матросы. Флотилия с Невы салютовала пушечными залпами.

В малом ковчежце дубовом сокрыты череп и обгорелые кости — все, что осталось после пожара церкви во Владимире от нетленных мощей благоверного князя Александра Ярославича.

От Лавры, где по плану архитектора Андрея Трезина вместо временных деревянных строений возводили каменные и с оградою, под немолчный благовест колоколов монахи вышли во сретение святыни.

И раскольники в народ пущали шепоты: Питерсбурху быть пусту! На колокольне Троицкого собора видали кикимору! А в Александро-Невской лавре монахи гостям мясо подают!

Императрица, великолепно разряженная, с нарядными юными цесаревнами, с Анной Иоанновной, герцогиней Курляндской, и с Катериной Иоанновной, дюкессой Мекленбургской, встречала святыню на архиерейском дворе Лавры.

А Монс, изящный кавалир, и в обители ни на шаг не отходил от госпожи своего сердца, украдкой шептал нежности — пока все русские кланялись и крестились, заливаясь слезами, да шелками мели землю пред ковчежцем с мощами.

Кого из вышних ему опасаться? Монс и с Анной, герцогиней Курляндской, еще до ея самодержавия валялся и со всеми знатными дамами любезник был.

Всем дамам любовник, на всякой свадьбе — жених.

Такое прорицание Монсу в книге гадательной, добытой от чернокнижника Якова Брюса, открылось: «Ты будешь отменный гений, но недолго проживешь; достигнешь великих почестей и богатства; будешь иметь не одну, но несколько жен различного характера; будешь настоящий волокита, и успех увенчает сии волокитства».

Егор Михайлович среди нарядной толпы отвечал церемонно на поклоны знати, едва приподнимая шляпу и кивая с благосклонной усмешкой, перенятой у своего патрона. Ростом мал, но осанка горда. Кафтан на французский фасон пошит, как ныне знатные персоны в Парижах носят, лазоревого атласу с золотым позументом, от той лазури глаза чище неба, те глаза в далеком, горнем мечтании. А волосы его светлые, густые, щипцами горячими подвиты, и парика не нужно.

Думал, не воспеть ли сие достохвальное торжество в звучных стихах, но рифмы не шли, и заскучал. Про любовь слаще пелось Егорушке.

Видал сестрицу Марфиньку среди фрейлин и дворцовых девок: прелесть как мила, недаром живописец заезжий упрашивал списать с нее нимфу на купании, а вокруг пустить щекастых, жопастых младенцев, радостных и с цветочными гирляндами, чтобы в пляску шли и бились розанами не всурьез, для потехи. Но та застыдилась и уперлась: нет и нет, телешом рисовать себя не дам! Дурища несусветная…

Ездили с сестрицей в Москву на коронацию ея величества, их там хорошо угощали. И сейчас монастырская трапеза поставлена скоромная для гостей: мясы всякие с овощем и разные рыбы, однако без тонкостей французской кухни, к которой Егор приохотился у Монса. Столы накрыты длинные, пушки палят, колокола звонят, народ шумен и певчие канты поют.

Егор араку не любил, а от славного вина из Шампани в голове шумело. Привык к ренскому, али понтиаку, али мушкателю, винам тонкого вкуса. И было приятно, что допущен, с царскими особами пьет-гуляет, а издали глазеет простой люд.