Кольцевая дорога - страница 38

Такие деревца я всячески запоминал, ждал осени и свободного от уроков времени, из-за них лишался покоя. В сухую, в первых днях октября, погоду я бежал с лопатой на бывшие хуторские усадьбы и в лес.

Любая из яблонь казалась антоновкой, и я копал, иногда и по нескольку дней, пока не обозначался стержневой, ствольный корень, по толщине которого можно было судить, как глубоко он в земле, возьмет ли лопата или надо нести из дома топор, отсекать корень в удобном месте.

Рубил корни я лишь в крайнем случае. Бывало, яблоня, накренясь, с треском рвала свой же корень, и, вынеся ее на дорогу или на опушку, а иной раз и на край поля, я пытливо разглядывал земляную часть и судил: приживется дерево или работа моя будет напрасной?

Ох и трудные же порой попадались яблони! Как будто и выкопана, но нет, одним корешком цепляется, не расстается с вскормившей землей. Пота вдоволь прольешь, пока выкопаешь такую яблоню.

Чересчур потревоженные корни, покалеченные неосторожным рытьем, трещавшие, когда наклонялась яблоня, и рвавшие затем своим звуком душу, я обмазывал вначале тщательно раствором из навоза и глины, каждый корень и корешок распрямлял, присыпал вручную землей и только потом клал основательный верхний слой. Работал с великим усердием.

Яблонь насажали с избытком. Отец, случалось, и ворчал уже, вынужденно объезжая конем наши саженцы. В целом же родители поощряли увлечение садом, к которому охотно тянулись и старшие, и младшие дети. Каждому из сыновей не терпелось что-то да посадить, оживить фруктовым деревом родительскую усадьбу. Возникало нечто вроде соперничества: у кого яблоня приживется лучше и скорее даст урожай.

Мать умудрилась как-то привезти три настоящих саженца антоновки в рогожном мешке, с районного рынка. Мы посадили их под окнами, как особо ценные, выращенные в специальном питомнике. Таким яблоням и красоваться у окон, чтобы не обломали ветки, когда подрастут.

Отец садом не занимался: в колхозе и дома на его долю выпадало столько неотложной работы, что, вставая задолго до рассвета, он не успевал ее никогда переделать — какой уж тут сад!

Возвратясь однажды из школы, увидели, что саженцы под окнами спилены.

— Гори они, эти яблони! — произнесла в сердцах мать. — Налог платить надо…

— А наши как?

— Ваши дички, их не описывали.

Вот оно что! Новость хотя и ошарашила, но не отбила желания. Стало быть, будем искать дички, блуждая по перелескам и снесенным усадьбам. Может, переродятся со временем. Попадались в большинстве все те же дички с кислыми до скрипа зубов маленькими плодами, но часть из них вроде бы со временем в огородах перерождалась.

Дело наше неожиданно проявилось со стороны совершенно новой. На крайней деревенской улице жил с семьей племянник отца, мой двоюродный брат Алексей. В войну был партизаном, потерял ногу. Человек настойчивый и упорный, он, вернувшись, с успехом окончил пединститут и работал в начальной школе. В свободное время занимался прививанием дичков. Черенки Алексей-учитель получал откуда-то издалека посылкой. Он и нас научил этому интересному делу — вставлять черенок за срез коры, замазывая и бинтуя срез до того времени, пока не проклюнутся и не вырастут на черенке листья.

Все как будто сделано и переделано нами в саду и вокруг дома, везде было что-то посажено: слива, крыжовник, яблоня, вишня, калина, береза, дуб и даже клен… Яблонь, разумеется, было больше. Оставалось ждать, что какой-нибудь саженец окажется чудодейственной антоновкой. Хотя бы один из целого сада!

Так рассуждал и Алексей-учитель. Ходил он по обыкновению с костылем под мышкой, перекидывая худое тело на здоровую ногу, и почему-то предпочитал не пользоваться вторым костылем или палкой.

Отправлялся чаще всего к старинному заросшему большаку и искал по зарослям подходящие дички, прививая прямо на месте, чтобы пересадить позже в свой огород. Делал не без резона: если прививка хорошо приживается, тогда и яблоню можно перекопать, а если нет, то и трогать не надо и вступать в лишние объяснения из-за налога. Он, конечно же, понимал, что налог на сад — не сегодня-завтра отменят, что по-другому и быть не может. «Поверьте, это ненадолго!» — убеждал нас брат-учитель.