Колдовская любовь - страница 2
– Ты что, ворожея? Откуда знала, что приду я сейчас?
Бабка проворчала:
– Не будет тебе жизни в отчем доме. У матери твоей сроду нормальных мозгов не было, а грехи наши большие, стало быть.
– А грехи здесь при чем наши, баб? – заинтересовалась я.
– А то не понимаешь? Раз Бог не прибирает к себе ворога этого лютого, а все на наши головы сваливает, значит, заслужили, и другой жизни не будет нам пока. – Бабулька, кряхтя, поднялась, я за ней. – В зале жить будешь, – на ходу обронила она. Я удивилась: где же еще, если комната одна в доме? – Я на кухню перешла, моим костям теплее там будет, – разъяснила мое недоумение.
У бабушки моей было трое детей: сын, мой отец, и две дочери. Одну дочь бык забодал. Вторая выросла и в город подалась, на завод. Кто говорит, что спилась она и померла от водки, кто утверждает, что от болезни умерла. Лишь один сын ее и радовал, ласковый был, от работы не бегал, пил только по праздникам, потом женился, свой дом выстроил, я родилась. Мне было десять лет, когда сосед уговорил его пойти на охоту, на дальние болота уток пострелять. С той охоты отец не вернулся. Сосед, что был с ним тогда, пришел на третьи сутки, без ружья и добычи, весь мокрый, грязный и в жару. А у нас и фельдшера тогда не было, старый умер, нового не нашлось. Сутки он в жару пролежал, собрались в райцентр его везти, в больничку, а он дорогой умер. Так никто и не узнал, что там на этой охоте приключилось, а об отце с тех пор ни слуху ни духу, через три года бумагу матери дали, что считать, мол, его умершим. Мать года четыре одна мыкалась, а потом это свое сокровище выискала. Бабушка теперь хочет, чтобы я замуж вышла, детишек нарожала, мечта у нее такая – правнуков понянчить.
Завтракали мы не спеша. Только я управилась с мытьем посуды, как в кухонном окне показалась Симкина голова. Увидела меня, закивала. Это она в дом войти боится, вот и шарит по окнам. Бабка к окну спиной сидела, Симка и не шумела, да у бабки и на спине глаза.
– Войди в избу-то, поздоровайся, как все люди, ишь моду взяла в окне торчать!
Симка, конечно, тут же прыснула. Я не выдержала и тоже засмеялась.
– Что ты к ней все цепляешься, бабуль? Она от тебя скоро заикаться со страху начнет.
– Да непутевая она, вот и цепляюсь, – насупилась бабка.
Я удивилась:
– Чем не угодила тебе? Вроде бы ничего плохого не делает?
– А я и не говорю, что плоха, только весу в ней нет никакого, тю – и нет ее.
– Легкомысленная, что ль?
– Я ж и говорю, весу нет.
Спорить я не стала.
Симку я нашла на лавочке, она ерзала и дрыгала ногами, завидев меня, захихикала:
– Тонька, у бабки теперь жить будешь?
– Буду, – вздохнула я.
– Ой! Я как узнала, что твой отчим вернулся, обмерла вся со страху! Правильно сделала, что ушла, а то он тебе и вторую ногу сломает!
Я только вздохнула. Она уж к другой теме перешла:
– Купаться пойдем? Братишка сказывал, водица тепла-ая!
– Да ребятне она и в апреле теплая, но попробовать можно. Подожди, пойду купальник надену.
Купаться мы ходим на речку, которую зовем Воровкой. Речка неширокая, есть места по колено воды, но есть и глубже.
– Как ты думаешь, Сим, – спросила я, щурясь от солнца, – Печоры называются так, потому что пещеры рядом?
– Эва сказала! Пещеры и от нас недалече, а мы вовсе даже Черныши, – возразила мне Симка, энергично отмахиваясь от назойливого овода. И вдруг загорелась. – А давай в пещеры слазим?
Я согласилась, может, там что интересное найдем? Нога у меня сейчас не болит, чего ж не слазить? Раньше никто про эти пещеры и не знал, они прошлой весной только открылись. Берег подмыло половодьем, целый пласт обрушился на той стороне, лаз и открылся. Мальчишки первые обнаружили, наши, чернышовские. Прибежали, кричат: «Там пещера маленькая!» Потом уж парни с девчонками полезли, фонарями посветили и увидели, что за первой маленькой вторая пещера побольше есть, а за ней еще две небольшие. Валяюсь на солнышке, пузо грею, мечтаю, когда в пещеры пойдем, прикидываю, что надо взять с собой, а Симка молчит что-то, уснула, что ли? Голову приподняла, вижу, она не спит, чертит что-то на песке, сопит, не иначе, как что-то случилось.