Колдовская метка - страница 26

Как я могла проспать?

Хьелль бежала и бежала, с каждой секундой всё больше приходя в себя. Ледяной воздух рвал горло и лёгкие; пальцы горели от холода. Она и дождь не заметила, пока не поскользнулась на мокрой мостовой.

Как я могла забыть?

Она летела по улице, едва касаясь тёмно-серых булыжников. Мимо то и дело мелькали домики, чьи грязно-серые каменные дымоходы выбрасывали на волю пепельно-серые клубы дыма. В этом городе столько серого цвета, что Хьелль нутром ощущала, как он вымывал из её души жизнь и надежду.

Стейнер. Хьелльрунн неустанно думала о брате и, невзирая на боль в икрах, продолжала свой бег. Лёгкие горели, но она не останавливалась.

Стейнер. Девушка поняла, что его увезли, ещё до того, как достигла причала. Среди чёрных просторов Призрачного моря тёмно-красного фрегата не было видно. На пирсе, словно одинокий страж, стояла Кристофин с покрытой головой. Чайки голосили над ними, пока порывы ветра приносили ливни, словно бесформенных духов, стремящихся вернуться из моря домой.

– Нет его больше, – промолвила Хьелльрунн, не в силах ясно мыслить и говорить сквозь пелену слёз.

Кристофин повернулась и открыла было рот, но тут же закрыла, не в состоянии выговорить ни слова из-за дрожащих губ и катящихся из глаз слёз.

– Где все? – поинтересовалась Хьелльрунн. Смертельная тишина обрушилась на Циндерфел, и ни единой души, кроме Кристофин, не было видно.

– Дома, – уставшим голосом ответила девушка. – Все пришли поглазеть, как он уплывает. – Дочь трактирщика сделала паузу. Хмурая тень омрачила её взор; мимолётная насмешка искривила прекрасные губы. – Пришли убедиться, что его забрали. Некоторые ждали, пока корабль уплывёт. А теперь вот разбежались по домам, поджав хвосты. – Кристофин взяла Хьелль за руку и повела в город в сторону таверны.

Хьелльрунн хотела поговорить, но разум опустел – слова никак не приходили на ум. Она удержалась, чтобы не разреветься навзрыд, но новые слёзы продолжали выступать с каждым ударом сердца, высыхая на лице, обжигая ледяным холодом.

– В «Тлеющем Знамени» засела пара десятков пьяниц, ещё часть – у моего отца, – уточнила Кристофин. – Остальные же сидят дома со своими родными.

– Конечно. Радуются, что беда обошла стороной, – буркнула Хьелль, пристально глядя вперёд и крепко держась за дочь трактирщика.

– Верно. Уже давно в Циндерфеле не случалось подобного. – Кристофин вздохнула. – Я каждый год наблюдаю, как забирают детей, но колдовскую метку всегда находили в чужих городах, чужих странах, у чужих людей.

– Да. Словно не касающийся нас несчастный случай, – заметила Хьелль, – как в тот раз, когда телега опрокинулась и убила возницу.

Кристофин остановилась и заглянула в глаза меченой.

– Хьелль, тебе нездоровится? Я понимаю твои переживания, но ты выглядишь… сонной…

– Скорее, отравленной, – перебила Хьелльрунн, вспоминая горький вкус молока. – Отец вздумал добавить в молоко снотворное, чтобы я не проснулась утром и не сказала им…

– Не сказала что?

Я бы взмолилась не забирать Стейнера. Я бы убедила их, что колдовская метка лежит на мне. Меня нужно было забрать на остров. Это моя вина и…

– Хьелль?

Слова Кристофин усмирили глубокий океан вины и подводные течения стыда.

Хьелльрунн сглотнула и посмотрела собеседнице в глаза.

– Я хотела умолять не забирать Стейнера.

На долю секунды она усомнилась, что Кристофин поверила. Хьелль сглотнула и опустила взгляд.

– Родной отец напоил меня снадобьем, чтобы я не проснулась. А я ведь даже не попрощалась.

Поток слёз хлынул по щекам, хотя какое это имеет значение, если на улице дождь? Кристофин обняла Хьелль, и они продолжили путь в гору в таверну Бьёрнера.

– Мне нельзя внутрь, – возразила Хьелльрунн, вспомнив мрачные взгляды посетителей и давящее присутствие Хокона.

Склонив голову, Кристофин обошла таверну и провела девушку через боковую дверь. Их встретила маленькая, окутанная тьмой гостиная, где дочь трактирщика зажгла дорогой с виду медный фонарь.

– Обожди здесь. Хочешь, огонь разожги. Я приготовлю чай и принесу покрывало. Нужно тебя согреть и просушить одежду, иначе заболеешь.

Хьелльрунн только кивнула – от изумления даже улыбнуться не вышло. Никогда ей не доставалось столько заботы. Безусловно, Марек был хорошим отцом, но ввиду столь ярой практичности, нежностей он не жаловал, а ласковым становился, только сделав над собой усилие.