Колдовской пояс Всеслава - страница 10

— Умаялась, голубушка, — с притворной заботой промычал он, пытаясь приобнять мачеху.

— Дай пройти, — шарахнулась от него Евдокия.

— А ежели не дам? — Кривко нагло улыбнулся, расставляя толстые руки.

— Закричу.

— Кричи, кто услышит-то. Новица к куме ушла и детей прихватила, соседка Команиха глухая, хоть в ухо кричи. Ну, иди сюда, чай, истосковалась по молодому телу?

— По твоему жирному? Не больно, — Дуня прятала за усмешкой страх. «Как вырваться, он хоть и пухлый, что подушка, а все ж сильней?»

— Зря несешь себя, приласкала, так и не убавилось бы. Знаю — за Некраса не хочешь, а ведь от меня зависит, — он сделал шаг, Евдокия отступила в глубь козлятника. — Замесим сейчас дите, подумают — отца приплод, большухой в доме станешь, Новицу за пояс заткнешь. Все к ногам твоим кину. Иди ко мне, голубушка, совсем иссушила ты меня, окаянная, — голос пасынка перешел в хриплый шепот.

— Не больно-то усох. Биться стану, без боя не дамся, — предупредила Евдокия.

— Да даже лучше, горячее, — Кривко едко усмехнулся и рванул к девушке. Дуня размахнулась деревянным ведром полным молока и что есть мочи и злости стукнула пасынка по голове, но Кривко успел слегка отпрянуть и удар пришелся по касательной. Молоко расплескалось, залив нападающему лицо и рубаху.

— Ах, ты ж…, — грязно выругался пасынок, занося большущий кулак. Евдокия, привычная к побоям, резко присела, толстая ручища пролетела над головой. Девушка отскочила в самый дальний угол, отступать было некуда. Мокрый и злой Кривко надвигался на нее подобно разъяренному быку. «Все, забьет меня до смерти». Дуня съежилась, зажмурила глаза. «Попробую под ноги подкатиться, авось не устоит». И тут раздался глухой удар и что-то большое рухнуло к ее ногам, так падает мешок с мукой, срываясь с крюка[22].

Девушка осторожно открыла глаза. Кривко лежал на земляном полу, уткнувшись носом в Дуняшины лыченицы, и не двигался. Дверной проем загораживала огромная тень.

— Здрава будь, Евдокия Яковлевна, — услышала она аксамитовый[23] мужской голос. В темноте клети поблескивали колечки кольчуги и нагрудные пластины. Воин!

— Ты что же убил его?! — ахнула Дуня, спешно переворачивая Кривко.

— Кабы хотел убить, так убил бы, а это так, уму — разуму поучил.

В подтверждение чужих слов пасынок тихо застонал.

— У него детки малые, а ты его так-то, — с упреком бросила Евдокия незнакомцу.

— Сама, когда ведром его лупила, не больно-то о детках пеклась, — воин скрестил руки, опираясь о дверной косяк.

— Так ты видел все, а чего ж сразу не вступился? — Дуня почувствовала, как загораются щеки.

— Думал, и без меня справишься, больно соловьем заливался, вдруг сговорились бы, а тут я влезу, — незнакомец явно забавлялся.

— Зачем пожаловал? — гордо выпрямилась девушка. «Смешно ему, хлебнул бы с мое».

— За поясом я, голубоглазенькая, цел ли?

От неожиданности у Дуни перехватило дыхание. «Кто он? Откуда про пояс знает? Тать его тот навел или полоцкие на след вышли? Ежели от князя, так хуже некуда, несдобровать, в сравнении и Некрас за радость станется. Что ж делать-то?»

— Ну, что молчишь? Цел пояс? — нетерпеливо напомнил мужчина.

— Какой пояс? — осторожно спросила Дуня.

— Как какой, что я тебе на сохранение оставил? Не могла ты забыть!

«Я на сохранение… думает, я за давностью не вспомню чернявого… Точно ловушка». Все внутри похолодело.

— Я тебя первый раз вижу.

— Так выйди на свет Божий, пока солнце не село, да получше погляди. Юрко — я, дяденька Георгий.

«Какой там дяденька, тот худючий что палка был, а этот подковы небось руками гнет, плечищи еле в дверь входят». Дуня перешагнула через Кривко, бочком обошла пропускающего ее незнакомца и вышла на двор. Солнышко уже коснулось еловых макушек, но и в закатных лучах можно было без труда разглядеть воя[24]: на вид лет двадцати пяти, высокий, стройный (не то, что боров Кривко), с развитым торсом и широкими плечами. Черные волосы от шеи к затылку были безжалостно сбриты, но зато спереди мягкими кудрями ниспадали на лоб. И чуть раскосые глаза, и стремящиеся к переносице брови, и прямой нос, и смуглое лицо со слегка выступающими скулами — вроде были похожи, но губы не напоминали тонкую щель, как у того незнакомца из детства, они были вполне обычными, даже для мужа