Колдовской пояс Всеслава - страница 24

— То если живой, а если…

— А на если у нас складень материнский заготовлен и молитва добрая. Есть давай да в дорогу собираться, — его железное спокойствие и уверенность немного уняли тревогу Евдокии.

Сосны, перемежаясь с елями, указывали путь на восток. Беглецы, отдохнувшие и сытые, бодро шагали, отмахиваясь от докучливых комаров. Солнце теплой рукавицей быстро просушивало сырую хвою. Воздух стал суше, дышалось легче.

— А ведь ты так и не сказался, кто эти люди, что за нами гонятся. Ты носатого-то признал, по лицу твоему видела, — Дуне не нравилось оставаться в неведенье.

— Все-то она примечает, прост… Признал, — согласился Юрко, но дальше помалкивал.

— И? — подтолкнула его к ответу Евдокия.

— Что и?

— И кто это?

— Истома, бояр Куничей гридень, — неохотно выдавил Юрий.

— Ваш ростовский?

Чернявый кивнул.

— И за тобой гонится? А за чем ему то?

— А Бог его ведает, может Куничи сами хотят князю угодить, и вместо меня пояс на колени положить, а может изменники и для кого другого стараются. Времена нынче лихие, сегодня кланяются, а завтра нож промеж лопаток воткнут.

Юрко опять замолчал, разговор отчего-то был ему неприятен.

— А как те Куничи прознали, что ты за поясом отъезжаешь? — зато Дуняше очень хотелось все выспросить.

— Да мало ли как, при князе ходят… А я еще удивился, как это они быстро на ряд[42] согласились, думал упираться станут, ан нет. Теперь понятно, живым меня не ожидали снова увидеть, — сам с собой тихо рассуждал Юрий.

— Какой ряд?

— Дунь, что ты прилепилась как репей?! — разозлился чернявый. — Уж я тебе что надобно сказал!

Дуняша обиженно отвернулась. «Не хочешь говорить, так и не надо, чего орать-то?» Дальше оба, насупленные, шли молча.

К полудню опять началась топь. Выбирая место посуше, вперед повела Евдокия. Чернявый так же угрюмо плелся позади. Узкая едва заметная тропка петляла промеж покрытых густой ряской застарелых луж, от них смрадно тянуло тухлой водой. Согнутые дугой осины и березы, точно кланяясь дядюшке болотцу, образовывали над головой шатер. Из-под ног шарахались потревоженные лягушки.

— Дай вперед выйду, — внезапно отодвинул Дуню Юрко.

Девушка с удивлением заметила в его руках обнаженный меч. На солнышке сверкнул клинок. Чернявый внимательно вглядывался в густой кустарник, раскинувшийся прямо на дороге.

— Ты чего? — удивилась Дуняша.

— За спиной держись, — коротко рявкнул воин.

— Углядел таки, пес! — раздался хриплый мужской голос, на тропу вышел огромный сутулый человек с топором в руках, спутанные засаленные волосы падали на лицо. Упырь?! Обликом он действительно напоминал покойного Молчана, не мудрено было перепутать в темноте. Но теперь при свете дня Дуня сразу признала, кто на самом деле перед ними. Это был Некрас, ее несостоявшийся жених. Покручивая топорище, он злобно смотрел через плечо Юрко на Евдокию.

— Что, блудница вавилонская, думала — сбежишь? Вернемся, сапоги мне за то вылизывать станешь.

— Как бы самому вылизывать не пришлось, прочь пошел, — Юрий шагнул к неприятелю.

— Баба моя, я с Кривко сговорился, а ты проваливай, коли жить охота.

— Евдокия Яковлевна за тебя смердящего не пожелала, — Юрко сделал еще шаг.

Некрас недобро хохотнул, резко отскочил в строну, и на чернявого откуда-то сверху упала рыбацкая сеть. Тут же тяжелый сапог опрокинул его наземь и воздух рассек топор. Дуня истошно завизжала. Но Юрко каким-то невероятным усилием отпрянул в сторону. Некрас занес топор еще раз.

— Не трогай его! Пощади! Я пойду с тобой! Пойду! — кинулась к нему Евдокия.

— Отстань, б…, — как щепку отшвырнул ее здоровяк. Она упала, ломая кусты.

А топор все взмывал и взмывал в воздухе. Юрко крутился как уж, уворачиваясь от сыпавшихся на него ударов, разрезать сеть у него не было времени.

Дуня быстро вскочила на ноги, схватила котелок и, что есть мочи, сзади ударила Некраса по голове: не так, как когда-то в козлятнике стукнула Кривко, чтобы только проучить, а со всей силы, на которую была способна, а может даже и не была способна до этого момента. Враг пошатнулся, но не упал. Он медленно повернулся к девушке. Испуганные глаза Евдокии встретились с почерневшим от ярости мужским взглядом. «Пусть убьет, лучше сразу».