Колдовство и ведьмовство в Западной Европе в прошлом и настоящем - страница 18

Однако древняя тайная религия также нашла свой путь в христианскую веру и христианские обряды. Несмотря на ересь, непрестанные гонения и постоянную корректировку своей собственной позиции, новое откровение довольно быстро распространилось через Средиземное море и пошло дальше, к самым отдаленным пределам империи. Вся эта история была благополучно зафиксирована с помощью символики, позаимствованной из языческого мира в те времена, когда родился Христос. Олимп был преодолен, античные боги и богини были разоблачены и превратились в поблекшие аморальные образы. Античный мир ушел в прошлое, а вместе с ним — темные и зловещие культовые обряды. И Пан[24], казалось, умер. В монастырской безопасности и в энтузиазме новой веры он казался лишь навевающим тоску, но приятным образом.

Однако на самом деле он был еще далеко не мертв — его просто преждевременно похоронили.

Эмоциональный характер христианства, дух любви к ближнему, вечери любви и тесные кружки из нескольких верующих (это, очевидно, было очень удобно, как и обряд посвящения в духовный сан — ведь в те времена христианские ячейки были рассеяны среди ортодоксальных язычников) — все это не сохранилось надолго. Учение святого Павла только усиливало существовавшую в то время тенденцию к аскетизму. Христианство, которое вначале выдвинуло доктрину любви, товарищества и поистине апостольской простоты, вскоре отвергло такую форму организации, как секты, которые занимались только самими собой, и бросилось в другую крайность. Христиане предались самоистязанию и уединению, оторвавшись от своих товарищей.

Было бы неправильно возлагать на христианство ответственность за действия таких отклоняющихся, патологических личностей, которыми, несомненно, были святые из Фив. В действительности монашество имело дохристианское происхождение. Оно являло собой массовую скуку и пораженчество, лишь слегка изменившие ориентацию благодаря признанию Евангелия, которое являлось порождением общей психической опустошенности античного мира. Монашество поощряло духовный эскапизм, иными словами, стремление уйти от действительности в физическое поле. В то время тысячи и тысячи людей, особенно в Египте и Сирии, мечтали спастись, бежать в дискомфорт пустыни, подальше от соблазнов и ужасов цивилизации, распадавшейся перед успешным нашествием варварских полчищ.

Вскоре на одной только горе Нитрии было уже пять тысяч монахов. Близ Суэца настоятель Серапион руководил десятью тысячами монахов. Всего лишь один городок на Ниле вмещал десять тысяч длинноволосых монахов и двадцать тысяч монашек-девственниц, посвятивших себя богу. Приводились даже такие оценки: в пустыне стало столько же монахов, сколько жителей во всех крупных городах Египта, вместе взятых. В каждой пещере была своя доля покрытых язвами и вшами извращенцев-мазохистов, обвешанных цепями. Они питались сушеным горохом, жили в антисанитарных условиях и совершали подвиги благочестия во славу Божью и к удивлению неверующих. Они укрощали мятежную плоть бичеванием, а гордый дух — отрешением от всего мирского, столь милым сердцу историографов. Можно привести в качестве примера одного монаха, который уничтожил пачку непрочитанных писем от родственников, дошедших до него после пятнадцати лет жизни в одиночестве в пустыне.

Очень важным, разумеется, было воздержание. Единственным оправданием, которое можно было найти для таинства брака (даже для тех, кто не был монахом), служил столь похвальный его результат, как производство новых девственниц для служения Господу. Крайней степени благочестия достигли столпники, которые сидели или стояли на каменных столбах. Наиболее известным факиром[25] этого сорта был, конечно, святой Симон Пустынник. Он умер в 460 г. в возрасте семидесяти двух лет, большую часть из которых провел либо в свинарнике, либо на вершине колонны. Там этот гангренозный фанатик изнурял свое тело в уничижении постоянной молитвы, время от времени прекращая ее лишь для того, чтобы поднять к себе наверх немного воды и сушеного гороха. Последние несколько лет он провел, стоя на одной ноге. Он, естественно, подвергался самым жестоким искушениям.