Колода без туза - страница 7
— У него не было неприятностей по службе? — спросил Маслаков. — Ничего его не угнетало?
— Да его все любили! Образцовый парень! — уверенно произнес Важин. — Ну, знал я, что он в Нину Петровну до смерти влюбился, все знали, но чтоб вдруг такое?.. — он развел руками.
Маслаков внимательно слушал, прохаживаясь вдоль кресел.
— Он совсем простой был и всегда сочувственный, — взволнованно сказал Распутин. — Обещал фамилию мне сменить, чтоб я одинаково с царским прихвостнем не прозывался.
Неподалеку от Важина, Распутина и Маслакова в углу сцены сидели на штабеле горбыля пожарный Башмаков и чекист Кузнецов, недавно разговаривавший у себя в кабинете с Куницыным. Опустив металлические очки на самый кончик носа, Кузнецов внимательно смотрел на Башмакова. Смущенный пожарный неловко вертел в руках каску.
— Вы ясно слышали, что Ямщиков обещал Нине Петровне застрелиться? — тихо спросил Кузнецов.
— Так в калидоре кажное слово слыхать, — вздохнул пожарный.
— Они ведь про это пьесу репетировали, — напомнил Кузнецов.
— Липетировали, товарищ Кузнецов, — снова вздохнул Башмаков. — А после он еще от себя говорил: мол, застрелюсь вам назло.
— И что Нина Петровна? — спросил чекист.
— Барышня-то? — пожал плечами пожарный. — Бросьте, говорят, свои глупые шутки.
— Во время обморока к ней входил кто-нибудь, кроме вас и Ямщикова? — спросил Кузнецов.
— Вот этого не скажу, — покачал головой Башмаков. — Мы ведь сразу с Володей за водой кинулись.
Керосиновые лампы чадили. Настала ночь. Но чекисты все еще продолжали опрашивать свидетелей. В одной из кулис нервно прохаживался из угла в угол бледный Алмазов, говорил севшим от страха, прерывающимся голосом:
— Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Ничего!.. Когда я подбежал к нему, он был уже мертв. Да вы и сами видели…
Маслаков, примостясь на старом барабане и внимательно разглядывая носы своих до блеска начищенных хромовых сапог, спросил:
— Он что, товарищ Алмазов, в самом деле был в нее влюблен?
— Наяву, можно сказать, грезил! — печально усмехнулся Алмазов. — Не скрою, я и сам некогда был в нее влюблен… гм, не с большим успехом… — Он вздохнул, задумчиво расправил байт на груди, развел руками: — Однако, как видите, я жив!
— Вы были при обмороке Нины Петровны? — спросил будто невзначай Маслаков.
— Избави бог! — замахал руками Алмазов. — У самого сердце больное!
Кузнецов тем временем беседовал с Ниной в ее гримуборной. Пламя оплывших свечей освещало Нинино осунувшееся лицо. Сидя у зеркала, заплаканная женщина говорила бесцветным голосом:
— Разве могла я принять его слова всерьез? — Ее лицо исказила гримаса боли. — Несчастный мальчик…
Кузнецов поднялся с места. Застегивая пальто, сказал:
— Не казните себя, Нина Петровна. Не ваша вина, что вы не могли ответить на его чувство. Простите за вторжение.
Кузнецов тихонько вышел из гримуборной, осторожно притворил за собой дверь и увидел поджидавшего его у окна Маслакова. Они медленно двинулись по гулкому пустынному коридору клуба.
— Черт знает что, — с досадой проговорил Кузнецов. — Простой вроде парень — и вдруг такой театральный конец! Мало публичного самоубийства — решил любимой женщине цветы с того света прислать.
— Какие цветы? — не понял Маслаков.
— Распутину букет заказал, — объяснил Кузнецов.
— Цветы, несчастная любовь, нашел дураков! — презрительно усмехнулся Маслаков. — Не в любви дело, а в Плюснине. Он знает что-то скверное о прошлом Ямщикова, вот и все. Сегодня утром в тюрьме Ямщиков уговаривал Плюснина молчать. Тот не захотел. Вот Ямщиков и застрелился.
— У тебя есть доказательства, что все обстоит именно так? — сухо спросил Кузнецов.
— Застрелился — вот доказательство, — твердо сказал Маслаков.
— Больно ты прыток, — Кузнецов неприязненно поморщился.
Маслаков пожал плечами.
— В тюрьму надо податься, поспрошать про Ямщикова, как да что, — подумав, сказал Кузнецов.
— Я Важина домой отпустил, — засомневался Маслаков.
— Обойдемся, — сказал Кузнецов.
В коридоре появился Распутин с пышным букетом красных гладиолусов. Пожаловался:
— Заплутал я, товарищи чекисты. Из залы-то все двери запертые.
— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.