Колокола судьбы - страница 3
– Устно же просили передать, что приказ о присвоении вам звания старшего лейтенанта был подписан еще тогда, когда вы сражались в доте на Днестре. По представлению вашего комбата, майора, не помню его фамилии. Который погиб… Это он вас в виде награды за храбрость. По рации попросил командование. В последний сеанс связи.
– В последний?! Господи, до меня ли ему было тогда? Майор Шелуденко. Комбат. Святая душа, – нервно постучал Беркут кулаками по коленям. Воспоминания о последних днях укреп-района всегда давались ему тяжело.
– Совестный, видать, мужик был, ваш комбат. Ну а капитана, как я понял, присвоили уже сейчас, перед нашей высадкой в тыл. Сделано тут вами немало. Командир партизанского отряда. И вообще, мне о вас такое понарассказывали: ходит в эсэсовской форме, знает немецкий язык, дерется, как черт. Честно говоря, я даже забоялся: вдруг наш капитан фрицам подыгрывает. Потому и неуловимость такая.
– Тоже не следует исключать, тоже не следует. А за капитана все же спасибо, – расчувствованно произнес Беркут. – Не потому, что звание важно… Что не забыли. Там, у нас, в армии… не забыли… – Он отвернулся, помолчал.
Колодный тоже умолк и сочувственно покряхтел, давая понять, что вполне представляет себе, сколько довелось пережить человеку, которого судьба на два года забросила в глубокий тыл врага. И какие чувства вызвало у него сообщение о том, что в конце концов командование оценило его заслуги.
– Но тогда получается, что и об ордене Красной Звезды вы тоже не знаете? – вдруг спохватился младший лейтенант. – Все за тот же дот, за Днестр. А весь гарнизон дота наградили медалями. Посмертно, конечно.
– Да? Весь? Это точно? – оживился Анд-рей. – Значит, и сержанта Крамарчука тоже?
– О сержанте не знаю. Сказано было: «Гарнизон. Посмертно. Медалями “За отвагу”».
– Справедливо, справедливо… – взволнованно прошептал Беркут, чувствуя, что горло ему сжал предательский комок, мешающий и говорить, и сдерживать свои чувства. – Если бы об этом могли узнать бойцы гарнизона! Пока все они еще были живы. Да, пока еще были живы… Если по справедливости, всех их стоило бы представить к званию Героя. Кроме меня, конечно, – виновато как-то улыбнулся он, расстегивая китель, вдруг показавшийся ему слишком тесным и жарким. – Я всего лишь командовал этими людьми. Сражались они.
– Говорят, вас там заживо замуровали. И спаслись только вы да какой-то сержант.
– Спаслись трое. Была еще медсестра. Сержант Крамарчук и медсестра Мария Кристич. Да, была… Знать бы, где она сейчас. И жив ли Крамарчук.
– А потом вы создали свою партизанско-диверсионную группу…
– Из той группы, которой я командовал до плена, остался только один боец. Польский офицер.
– Польский? Тот самый поручик Мазовецкий?
– О нем вам тоже известно?
– И не только мне. Вас просили охарактеризовать его более подробно. Говорят, для высокого начальства.
– Вот как? Чем он заинтересовал начальство – этого вы, конечно, не знаете?
– Очевидно, собираются как-то использовать. Я даже слышал, что вроде бы всех наших, советских, поляков-фронтовиков отзывают в тыл. Возможно, хотят сформировать особый отряд. Когда-то же мы дойдем и до Польши. Там он и пригодится.
– Логично.
Где-то вдалеке один за другим прозвучало три разрыва снарядов. Офицеры переглянулись: до передовой слишком далеко, тогда возникает вопрос, по ком палят немцы.
– Составьте текст радиограммы, товарищ капитан. Радист отморзянит.
– Сейчас составлю.
– А что произошло с вашими людьми? Тяжелые бои? Засада?
– Зажали нас тут в одно время немцы вместе с полицаями да союзничками своими, румынами. Так зажали, что пекло раем показалось.
– И что… все до одного погибли? Кроме этого поручика?
– Видно, такой уж я, к чертям собачьим, командир… – развел руками Беркут. – Второй раз без войска остался.
– На войне по-всякому… Без дивизий, без армий остаются. Так что это поражение, капитан, историки вам простят.
– Будем надеяться. Кстати, если я верно понял, ваши люди не знают ни о присвоении мне капитана, ни моей настоящей фамилии, потому что называли меня лейтенантом.
– Не знают, конечно. Им известна только кличка: «Беркут».