Командир Иванов - страница 24

стр.

— Мы сделали самое трудное. Теперь, — сказал он, помедлив, — колонна дойдет до реки без нас.

— Без нас, — как эхо, отозвалась Женя. — А мы?

— Мы выполнили свой долг. Теперь попробуем выжить. Поняла? И о Ние, прошу, ни слова!



Он тронул ее плечо и стал спускаться к реке.

Женя долго смотрела, как скользящим охотничьим шагом Иванов шел среди полыней. Ей с гребня не было видно, что двигается он по медвежьим следам.

Событие тридцать первое. Не проскочил

Иванов шел и шел по реке, как вдруг медвежий след повернул на берег. Командир остановился в раздумье.

Тайга мрачно стояла по берегам, свесив над рекой зеленые лапы. Было мертво кругом: ни звука, ни шороха. Лишь иногда золотой молнией хвою прошивал соболь.

«Странно! — подумал Иванов о медведе. — Куда это он?»

Взобравшись на берег, Иванов уперся в завал. Он полез через него и добрался почти до вершины, когда гнилые стволы под ним затрещали, и он полетел куда-то вниз головой.

Стало темно. И он понял, что засыпан снегом. Ружейный ремень, съехав на горло, душил начальника десанта.

«Очень хорошо!» — успокоил себя Иванов и стал шарить в снегу руками. Он нащупал сук, отжался, освободил горло и вздохнул. Отжавшись еще и еще, Иванов выбрался из завала и полежал, отдыхая. Он понял, что тайгой ему не пройти. Он снова двинулся вниз по реке и вскоре уловил, что к журчанию воды подо льдом прибавился какой-то невнятный гул. И чем дальше шел Иванов, тем отчетливей делался гул. Настала ночь. Иванов перестал идти.

Он утоптал снег под елью, выстлал лапником, разделся и забрался в спальный мешок.

Проснувшись. Иванов набил котелок снегом и развел костер. Он съел полпачки Жениного печенья и пил чай до тех пор, пока не рассвело.

На рассвете он увидел, что льда впереди нет. Черная вода кипела на валунах. Берега были скалисты. Они сжимали реку, словно каменные щеки.

«Ах, бродяга! — подумал Иванов о медведе. — Значит, вот почему ты пошел в обход».

До полудня, цепляясь за кусты и трещины, осторожно переходя с камня на камень, он пробирался в грохочущем каменном коридоре. Глава утомлял сухой кварцевый блеск. Наконец он дошел до скалы, которая шоколадной плоскостью отвесно падала в реку. Иванов понял, что придется обходить ее поверху. Но сил уже не было. Он скинул рюкзак, приказал себе поспать полчаса, опустился на корточки и заснул. Еще несколько секунд явственен был грохот черной воды, а потом Иванову стало казаться, что лежит он на пляже и слышит шум Черного моря. Иванов обрадовался во сне и подумал, что теперь-то уж он всласть погреется на южном солнышке. Однако что-то мешало ему наслаждаться, что-то тревожило его. И он понял: это через всю Россию стучат колеса. Везут поезда комсомольцев на БАМ. Не спи. Иванов! Нужна дорога! Ты должен идти вперед! И тут он вспомнил, что дорога готова, счастливо улыбнулся во сне и перестал слышать тревожный стук колес.

Успокоенный, он проспал полтора часа и, проснувшись, огорчился, что так много времени потерял на сон. Выбравшись из каменного каньона, он увидел, что снова начался сплошной лед. Иванов спустился на лед и побежал расслабленным шагом, экономя силы.

Из тайги вышли следы медведя. Их уже замыло ветром. Они были похожи на голубые воронки.

Впереди задымили две полыньи, но Иванов не стал их обегать, чтобы не тратить время. Он надеялся проскочить между ними по тонкому льду.

Но не проскочил.

Иванов даже не услышал треска. Просто лед раздался, и он полетел, раскинув руки. В следующий момент он почувствовал, как холод сжимает сердце, а ноги затягивает под лед. Черная вода бурлила у самых глаз.

«Кажется, все, — подумал Иванов, — А жаль!»

Событие тридцать второе. Пятый день без Иванова

Два дня проскочили в шахматной битве. А на третий ребята притихли и молча лежали на нарах. Лица осунулись, глаза поблескивали, а Голуб все вздыхал. Женя виновато поглядывала на ребят: она могла предложить только чай.

Лишь Вася и Дед не унывали. Разгромив всех, они теперь играли друг с другом. Они сидели по-турецки на нарах и беседовали, как обычно: «Не пора ли сдаваться?» — «Пока подожду».

— Не поверите, — сказал Игорь. — Я в детстве печенку не ел. Презирал ее, идиот.