Командир подлодки. Стальные волки вермахта - страница 9

На длинной прямой дороге, которая, казалось, вела прямо в море, меня догнала повозка, маленькая, двухколесная, запряженная мулом и набитая людьми. Я услышал их крики на расстоянии. Это был Стокс и компания. Правил повозкой желтый полукровка с напомаженными усами. Он напряженно смотрел прямо перед собой. Проезжая мимо, они помахали бутылками со спиртным и что-то прокричали. Коляска была слишком мала, чтобы вместить их всех, и они висели на ней, как рой пчел. Вскоре коляска скрылась в облаке белой пыли.

В гавани я должен был ждать лодку, чтобы попасть на «Гамбург». Наконец, вернулся боцман и взял меня с собой.

– Ну, Прин, – благосклонно сказал он, – не повезло? Полагаю, дамы хотели видеть твое удостоверение о конфирмации? – Он засмеялся, показав черные остатки зубов.

На борту я сразу пошел в кубрик. Он был пуст. Все ушли. Корабль спокойно и мягко покачивался на якорной цепи вместе с движением моря, как во сне. Я влез в койку и скоро заснул. Среди ночи меня грубо разбудили. Влажное горячее дыхание коснулось моего лица, и хриплый голос пробормотал:

– Просыпайся, Прин, просыпайся!

Это был Зиппель. От него разило спиртом. Даже в мерцании маленькой лампочки, качающейся под потолком, было видно его красное и веселое, как детский шарик, лицо.

– Прин, мы сейчас убираемся, – прошептал он, увидев, что я проснулся.

Я просто хотел попрощаться с тобой и потом вот… – Он наклонился, поднял железный обвязанный ящичек и бросил его мне в ноги. – Я не могу взять его с собой. Принеси мне его завтра в кафе «Чикита». Завтра днем после четырех, ладно?

– Но…

Он прервал:

– Пока, Прин. Ты, грязная собака, не пошел с нами, но ты мой приятель, не так ли? – Он повторил: – Прин, ты мой друг, разве нет?

– Заткнись! – прозвучал с койки сердитый голос Витачека.

Мгновение Зиппель стоял, глупо тряся головой, как теленок, которому мясник нанес удар молотком. Затем он повернулся и пошел покачиваясь. Дверь осталась открытой. Я выскочил из койки и побежал за ним. Но темнота поглотила его. При бледном свете звезд я мог видеть несколько бегущих фигур с вещевыми мешками, набитыми так, что они почти лопались. Я прокрался в свою койку, но прошло много времени, пока я снова заснул.

Когда на следующее утро мы собрались на перекличку, отсутствовало девять человек: матрос первого класса Стокс, пять рядовых матросов, два юнги и кок. Боцман, распределявший работу, был в ярости. Он грохотал в кубриках, напрасно пытаясь отыскать беглецов в койках и шкафах. Нас распределили на работу, вместо двадцати семи осталось восемнадцать. Было трудно выгружать отбросы, которые за время пути стали твердыми, как камень. Мы разбивали их киркой, а затем поднимали на палубу в больших железных ведрах. В середине работы ко мне подошел боцман.

– Прин, к капитану! – сказал он елейным голосом, как священник на похоронах.

Впервые меня позвали к капитану. Пока я шел на корму, у меня тряслись коленки. Перед дверью я глубоко вдохнул и постучал.

Старый Козел что-то писал, сидя за столом, и не перестал этого делать, когда я вошел. Я осмотрелся. Каюта была маленькая, но удобная. Там стояли обтянутые кожей скамьи, а темно-коричневые стены красного дерева блестели, как свежий грецкий орех. Наконец он положил ручку и повернулся ко мне.

– Можешь сесть, мой мальчик, – сказал он дружеским тоном, и я присел на краешек скамьи.

Луч света из окна освещал его голову. В первый раз я мог близко изучать его лицо. Оно было длинным и красным. Голубые глаза глубоко прятались в темных веках, как в пещерах.

– Скажи, Прин, – начал он, – ты дружишь с Отто Зиппелем? – Капитан помолчал, уставившись на меня.

Я кивнул. Сердце билось где-то в горле.

– И ты знаешь, – продолжал он масленым голосом, – что Зиппель нелегально покинул корабль прошлой ночью вместе с несколькими другими?

– Да, сэр, – робко ответил я.

Внезапно он встал. Возвышаясь надо мной, как башня, он ткнул меня в грудь костлявым пальцем и закричал:

– Где они?

Я вздрогнул и должен был несколько раз сглотнуть, прежде чем смог, заикаясь, ответить:

– Не знаю, сэр.

Он медленно уселся в кресло.

– Ох, Прин, Прин, – сказал он тем же масленым голосом, как и прежде, – ты на плохом пути. Ты лжешь, тогда как знаешь, что должен говорить правду, сын мой.