Командующий фронтом - страница 7
— В гимназию тебе все же придется поступить, — убеждал его Федор Иванович, — но знания, которые ты в ней приобретешь, сумей потом применить по-своему. Ты встретишь там много богатых дворянских детей, а они не любят таких, как ты, — дворянскую голытьбу. Настоящий человек думает не о себе, а о всех людях. Не разменивай свою совесть и храни честь смолоду. Читай книги, умей находить в них зерно истины!
— Зачем мне гимназия? — недоумевал Сережа.
— Важно быть среди людей. Ты должен узнать их, чтобы разобраться, кто друзья народа и кто его враги.
Нередко Кодряну уходил из дому. Сережа не мог догадаться, что его учитель сидит в доме у Иона Костакэ.
— Что русский, что молдавский помещик — все одним миром мазаны, — говорил он. — Им бы выжать из мужика все соки. Ты про гайдуков слышал?
— Слышал. Угоняют их жандармы в Сибирь, на каторгу. Пропадут они там, — тяжело вздыхал Костакэ.
— Другие будут, — уверял Кодряну. — Не надо унывать…
Почти ежедневно Кодряну с Сережей совершали прогулки. Как-то они добрели до большака, который вел на Сынжерею. Тощие, низкорослые лошаденки со впавшими боками медленно тянули по дороге длинный возок, называемый в Молдавии каруцей. На каруце, поджав под себя ноги, сидел бородатый крестьянин в поношенной фетровой шляпе с опущенными полями.
Навстречу ехала пароконная бричка, в которой сидел управляющий помещика Мими, обрусевший поляк Плахецкий, известный в округе своей жестокостью. Мими дорожил своим управляющим и платил ему большие деньги, опасаясь, как бы его не переманили соседи. Плахецкий не знал молдавского языка, но ругань он усвоил и поносил крестьян на каждом шагу.
Крестьянин помедлил свернуть на обочину, и бричка ударилась крылом о каруцу. Рассвирепевший управляющий соскочил с брички, набросился на крестьянина и стал его избивать. Стоявший поблизости Кодряну, недолго думая, ударил Плахецкого в бок кулаком с такой силой, что тот схватился руками за сердце.
— Больно? — спросил как ни в чем не бывало Кодряну.
Плахецкий с искаженным от злости лицом повернулся к Федору Ивановичу, но, увидев перед собой незнакомого студента с золотыми наплечниками, позабыл про боль и, сдерживая свое негодование, спросил:
— За что пан меня ударил?
— А за что вы побили его? — спросил Кодряну, кивнув в сторону крестьянина.
— Я управляющий пана Мими, а мужик есть быдло. — И повысил голос: — Я не позволю себя бить!
— А я не позволяю его бить, — хладнокровно произнес Кодряну. — Он вас не обидел, а издеваться над человеком нельзя.
Сереже понравилась невозмутимость учителя.
— Пусть извинится перед крестьянином, — подсказал он Кодряну.
— Ему от этого легче не станет, — ответил Федор Иванович. — Пусть лучше этот тип убирается подобру-поздорову, пока я ему не дал тумака в другой бок.
Сережа невольно засмеялся, и это разозлило Плахецкого.
— Я буду жаловаться пану Мими.
— Пожалуйста!
— В полицию буду жаловаться, — угрожал Плахецкий.
— Не рекомендую, — посоветовал Кодряну. — Езжайте своей дорогой. — И, ударив себя рукой по лбу, словно он вспомнил что-то важное, добавил: — Кстати, с вами давно хочет познакомиться Котовский…
Неожиданно Плахецкий прыгнул, как акробат, в бричку и, выхватив из рук кучера вожжи, стал неистово хлестать лошадей, которые и без того неслись галопом в сторону Сынжереи.
Дома Сережа ни словом не обмолвился о встрече Кодряну с Плахецким, но начал смотреть на своего учителя с затаенным восторгом.
До Георгия Ивановича весть о стычке Кодряну с Плахецким все-таки дошла, но так как он ненавидел Мими и его заносчивого управляющего, то не придал этой истории никакого значения. Георгий Иванович и Елена Степановна были довольны Кодряну. Сережа успевал в занятиях, речь его с каждым днем становилась разумнее, сам он стал сосредоточенным, правда, иногда чрезмерно задумчивым. Он постоянно жаловался на отсутствие книг — в библиотеке отца, кроме сельскохозяйственных календарей и книг по охоте, ничего не было.
За стол семья Лазо рассаживалась в строго установленном порядке. Каждый знал свое место, и никаких отклонений от правил Георгий Иванович не допускал. Первую тарелку Елена Степановна подавала мужу, вторую гостю, если он был, потом детям по старшинству, а в последнюю очередь себе и Федору Ивановичу.