Коммерческая тайна - страница 23

— Я думаю, что он совершенно прав в своих требованиях, — сказал Дженнингс.

— И эти неизвестные принципы будут классифицированы, с точки зрения патентов, как Законы природы?

— Да.

— Если это так, то почему их не раскрыли другие люди вашей профессии? Неужели эта символика так сложна? Признаете ли вы, что, как говорит доктор Нэгл, никто другой не будет достаточно умен, чтобы понять эти вещи в течение следующих ста лет? Или у вас есть еще один неписаный кодекс, запрещающий вам пытаться понять. Так сказать проф. солидарность?

Дженнингс криво усмехнулся:

— Доктор Нэгл говорил не совсем так, но давайте оставим это в прошлом. А насчет солидарности я вам скажу так. — В стране едва ли найдется ученый, который не пытался бы разгадать эти три трюка Мартина с тех пор, как он выставил их на рынок. Я знаю только одного человека, который добился хотя бы частичного успеха в этой попытке.

— Можете ли вы назвать какую-либо причину такого отсутствия успеха? Действительно ли доктор Нэгл такой исключительный гений, каким кажется?

— Да, он необыкновенный гений, но не в том смысле, в каком кажется, — со смехом сказал Дженнингс. — Отвечая на ваш вопрос, я подозреваю, что существуют определенные традиционные способы научных исследований, которые исчерпали себя на нынешнем этапе. Я полагаю, что доктор Нэгл отказался от них и разработал для себя новые методы поиска базовых знаний.

— И вы, я полагаю, хотели бы, чтобы Комитет рекомендовал разработать поправки к Патентному законодательству, позволяющие доктору Нэглу получить патенты на Законы природы?

— Конечно, хотел бы! — ответил Дженнингс.

После этого пришел черед выступлений желающих высказаться. Были выступления озлобленные, озадачивающие и сенаторы с удивлением слушали, как молодые исследователи говорили об идиотизме юридического подхода к научным вопросам. О трудности определения отличия важных направлений от неперспективных. О таинственной вспышке гения, столь необходимой для изобретательства.

Некоторые из менее выдержанных изливали безудержную горечь от долгих часов исследований и разработок, признанных бесплодными с точки зрения патентоспособности.

Но все это не выходило наружу, не становилось известно обществу — заметил Март. Репортеры записывали его слова, но почему-то получалось так, что записанное ни сколько не опровергало обвинения, выдвинутые Бэрдом. Прессе было гораздо легче процитировать Дикстру и его комичную, мелодраматическую интерпретацию, чем искреннее разочарование исследователей, которые делали все возможное, чтобы поддержать Марта.

В четверг в полдень он сказал Берку:

— Мы должны всю эту дискуссию перенести туда, где каждый житель нашей страны сможет ее оценить. Даже если мы победим здесь, в этом Комитете и даже в Конгрессе, мы не переубедим тех людей, головы которых заморочил Бэрд. Вот настоящий враг.

— Что ты собираешься делать? — спросил Берк.

— Я собираюсь предложить Бэрду взять у меня интервью в его программе, в прямом эфире.

Берк присвистнул:

— Брат, это все равно что сунуть голову в пасть льва по самые пятки. Да ты знаешь, что он с тобой там сделает на этом так называемом интервью, он же профи. Ты там будешь как бабочка пришпиленная булавкой к картонке. Он слова тебе не даст сказать, а обрушит на тебя гору обвинений, причем во всех смертных грехах . Бэрд снимет с тебя шкуру!

— Не думаю, — сказал Март. — Ее довольно трудно содрать.

Бэрд был более чем в восторге от этого предложения. Марту показалось, что комментатор едва удержался, чтобы не оскалить зубы. На мгновение Март даже пожалел, что не послушался Берка.

— Давай провернем это поскорее, — сказал Март. — До завершения слушаний.

— Сегодня вечером, — сказал Бэрд. — Я сменю тему своей программы на этот вечер и дам тебе возможность изложить свое дело всей стране.

Март кивнул:

— Встретимся в студии.

Марту не требовалось никакой подготовки. Он точно знал, что хотел сказать. Дело было только в том, чтобы не дать Бэрду исказить всю его историю. Было очевидно, что он наверняка собирается это сделать.

Началось с того, что он усадил Марта таким образом, что его лицо было далеко от камер и было видно под плохим углом, и только Бэрд мог напрямую обратиться к аудитории. Как только они вышли в эфир, Март передвинул свой стул так, чтобы смотреть прямо в камеру. Сбитый с толку, Бэрд был вынужден смириться и стал позади Марта.