Коммунистические государства на распутье - страница 21
Чаи Кай-ши в интересах единого Китая. Вполне очевидно, что после второй мировой войны силы китайских Коммунистов были оценены Москвой так же неверно, как и Вашингтоном. И русские, судя по всему, верили в миф, будто Китайские коммунисты — это лишь группа «аграрных реформистов».
Провал западных попыток покончить с гражданской войной в Китае и образовать там коалиционное правительство Широко известен. Гражданская война продолжалась в самых ожесточенных формах. И лишь когда возможность полной Победы коммунистов стала очевидной, линия Советов изменилась и они стали поддерживать Мао Цзэ-дуна. (Анализ Причин победы коммунистов выходит за рамки этой главы.) В октябре 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика. Чан Кай-ши был вынужден покинуть континент и обосноваться на Тайване.
Москва с радостью восприняла весть о триумфе коммунистов в Китае, и СССР быстро признал правительство Мао. Коммунистический Китай — антизападный и приверженный Целям мирового коммунизма — это было больше, чем Сталин Мог мечтать. После прежних неудач в Греции, Берлине и Югославии коммунизм вышел из состояния упадка и поднимался на гребне новой волны. Однако можно спросить, действительно ли Москва отнеслась к новостям из Китая с тем энтузиазмом, который Советы выказывали по этому поводу. Куда более вероятно, что Сталин следил за возникновением Красного Китая со смешанными чувствами. То не был слабый восточноевропейский сателлит, чья победа и существование зависели от Советского Союза. Дело шло об огромной стране, добившейся победы коммунизма при весьма незначительной помощи со стороны России. Дело шло о стране, население которой было по меньшей мере втрое больше, чем население Советского Союза, стране, которая при наличии соответствующего руководства могла бы развить великие динамические силы. Мучительнейший вопрос терзал умы государственных деятелей по обе стороны железного занавеса. Станет ли Китай еще одной страной-сателлитом, взирающей на Москву в ожидании помощи и подкрепления, или же ему суждено превратиться в полноправного партнера СССР в коммунистическом мире? Является ли этот коммунистический мир гигантским, монолитным блоком, управляемым Сталиным, или же это блок стран с двумя столицами — Москвой и Пекином? В конце осени 1949 года ответ на этот вопрос еще не был ясен.
Сателлит или партнер? Намек на ответ на этот вопрос можно было получить из девятинедельного пребывания Мао в Москве, начавшегося в декабре 1949 года. Это была его первая поездка за пределы Китая, и казалось, что он приехал, чтобы воздать должное Сталину, восседавшему на троне мирового коммунизма[12]. Однако Мао прибыл в 1949 году в Москву, чтобы потребовать советской помощи и поддержки своему новому правительству. В соответствии с лучшей марксистско-ленинской традицией он приехал также, чтобы продемонстрировать монолитное единство международного коммунизма. Таким образом, ответ на вопрос «сателлит или партнер?» оказался затемненным широковещательными заявлениями о дружбе и солидарности.
Из поверхностного анализа этих московских встреч явствовало лишь одно: Мао и Сталин были всегда ближайшими друзьями, годами сотрудничавшими в обстановке полной гармонии во имя рождения Красного Китая. Однако встречи со Сталиным были, по-видимому, нелегкими для Мао. Сталин не принадлежал к числу людей, способных простить и забыть прошлое. За фасадом солидарности скрывалась атмосфера Жесткого торга. Китайцы получили лишь небольшую часть Помощи, которую они требовали. За нее они обязаны были платить продовольствием, сырьем, предметами широкого потребления и уступками в Маньчжурии и в Порт-Артуре. Сталин претендовал на особые права в Китае, что превращало «манифест Карахана» 1919 года в сплошное издевательство[13]. Мао пришлось принять условия Сталина. У него не было альтернативного источника помощи, куда бы он мог обратиться.
Самой действенной помощью, оказанной СССР, была посылка советских инженеров и техников, в большой степени содействовавших индустриальному развитию Китая после 1950 года. Без их помощи промышленный прогресс Китая шел бы гораздо медленнее.