«Компашка», или как меня выживали из СССР - страница 8

Создание такого института, как наш, было новостью не только для советских ученых. Через два или три месяца после опубликования в печати постановления

ЦК партии и Совета Министров № 304, в котором были приведены все эти пункты, мы получили распоряжение замминистра сельского хозяйства СССР встретить делегацию из аналогичного американского министерства (Департамента земледелия США), направляющуюся в СССР со специальной целью — разобраться в том, что за задачи ставит перед собой институт, равного которому не было и в Америке. Делегация, в которую входили один из руководителей американского сельскохозяйственного ведомства и три крупных ученых, провела три дня в Москве. Планы наши, как я узнал уже теперь, оказавшись в Америке и встретившись с одним из членов тогдашней делегации, профессором Доналдом Кенефиком из Южно-Дакотского университета, сильно озаботили американцев, и они испросили у правительства США специальные ассигнования на выравнивание положения.

Первые два года, которые прошли с момента моего перехода из Института общей генетики АН СССР от Николая Петровича Дубинина — талантливого ученого, постепенно превратившегося, однако, в монополиста в генетике, к Николаю Васильевичу Турбину в ВАСХНИЛ, я не переставал радоваться тому, как складывались наши отношения с Николаем Васильевичем. Он плохо понимал молекулярные вопросы и совсем не знал биохимии, но знал хорошо некоторые разделы генетики растений. В чем же он был уникален (и этим напоминал мне Дубинина) — так это в умении подхватывать новые идеи и загораться ими (только Дубинин тут же искал кратчайшие пути к тому, чтобы закрепить за собой не свое открытие, а у Турбина эта страсть отсутствовала). Для руководителя его уровня (а он отвечал за всю науку растениеводческого профиля в стране) это было замечательным качеством. Он иногда в мелочах становился предельно упрямым и не хотел ничего слушать, но в общем ему можно было что-то доказать в новы^ вопросах, и это выделяло его из многих других руководителей ВАСХНИЛ, обученных, как правило, по лысенковским стандартам и ничего нового принципиально не воспринимавших. Бедой же Турбина была говорливость: он начинал витийствовать с утра и мог часами ораторствовать в своем кабинете или с трибуны. Говорил он красиво, интересно, знал уйму историй, но со временем эти словесные извержения стали многих раздражать, стал реже у него бывать и я, так как надо было решать массу каждодневно возникавших практических вопросов. После того, как постановление о создании института было принято, я вообще крутился как белка в колесе и, видимо, начал этим раздражать Турбина, так как уже не сидел часами у него в кабинете и не поддакивал его речам. Видимо, этим я заронил в его душу мысль о том, что не очень-то его и слушаю и становлюсь слишком самостоятельным.

В это время я и столкнулся с первой серьезной трудностью. Среди неотложных задач была самая главная, которую я прошляпил. [Как я уже упоминал, я был предельно занят конкретными делами и полагал, что остаюсь у Турбина на том же счету, что и раньше. У меня и в мыслях не было как-то обходить Турбина или, упаси Бог, подсиживать его. Бумаги, на которых должна была стоять его подпись, я приносил на подпись, хотя гербовая печать института, по предложению самого

Турбина, хранилась в моем сейфе и второстепенные финансовые вопросы решались мною; однако я информировал раз в неделю Турбина о текущих расходах и прочем]. Турбин взял на работу в свою лабораторию бывшую аспирантку, а теперь кандидата биологических наук Е. К. Шиповскую, затем около Турбина объявился еще один сотрудник. Теперь они сидели в его кабинетике в здании Президиума ВАСХНИЛ и, видимо, что-то ему нашептывали. Я от всего этого полностью абстрагировался. Но как только участок для строительства, проектирующая организация, численность сотрудников, высшая категория оплаты и еще кое-что первостепенное было выбито с боем, Турбин преподнес мне первый урок демократии в его понимании.

В один из дней он попросил меня заехать к нему в ВАСХНИЛ. Когда я зашел в кабинетик Турбина в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке, он познакомил меня с когортой его будущих помощников, чинно восседавших за столом, о высоких должностях которых я только в этот момент и узнал. Пожалуй, больше всего меня удивило даже не столько то, чту это были за ученые, сколько то, как они друг на друга походили.