Комсомольск 2013 - страница 15

Я невольно шагнул назад, упёрся спиной в ствол Калашникова. Незнакомец проворно выбрался из джипа, окинув крохотный хозяйственный дворик Сизо презрительным взглядом.

— Ни чего не меняется.

Усталые глаза на загорелом лице, равнодушно моргнули, рука повелительно указала на скованные руки.

— Снимите наручники, — скуластое лицо улыбнулось, губы обнажили два ряда белоснежных зубов, — он будит паинькой.

Два сопровождавших меня китайца молча, сняли оковы, отошли в стороны.

— Ну, вот Олег Юрьевич, — верзила едва заметно кивнул, — вы поступаете в моё распоряжение.

Он что-то гавкнул по-китайски конвою, и те безропотно убрались восвояси.

— Теперь вы работаете на меня.

Я и ухом не повёл. Сделал пару шагов к обшарпанной стене дворика, потирая на запястьях следы от наручников.

— Я мил человек ни на кого не работаю. Что ты, собственно говоря, за фрукт?

Лицо незнакомца посерело.

— На вашем месте господин Васнецов, я бы сменил тон.

Неожиданный гость пригладил непослушный ежик, нервно подбирая подходящие слова.

— Вы всё ещё живы, потому, что вами заинтересовался один влиятельный человек.

Собеседник сжал кулаки, — очень влиятельный.

Мне этот маскарад признаться стал надоедать. Влиятельная персона, заинтересованность, прочий бред. В появлении незнакомца я увидел другое. Возможность улизнуть отсюда, в новеньком с иголочки Крузере, вместо грязного от крови кузова местной труповозки.

— Ладно, — бросил я осторожно, — не кипятись. Ты тоже должен понимать, что твоё появление несколько настораживает.

Перемалывая словесную шелуху, я силился понять, с кем имею дело. Однозначно, тип передо мной работает на китайские власти. Новенький джип с личным шофёром и его одеяние недвусмысленно намекают на это. Но что ему нужно от меня?

Я попытался улыбнуться. Надо усыпить бдительность предателя, а там будет видно. Можно просто свернуть им обоим шеи и прямиком в лес, куда не смог добраться несколько месяцев до этого.

— Может, поедим отсюда, — здоровяк указал на просторный салон автомобиля.

— Меня признаться коробит при виде этого заведения.

Коробит не то слово, здесь он прав на все сто. На что я только не насмотрелся за три месяца пребывания в этих стенах. Китайцы, бывший комсомольский Сизо, превратили в гестаповский застенок. Хотя мне представляется, что азиаты переплюнули своих фашистских учителей. Истязания, пытки, казни, такого город Юности не видел ни когда. Если они так же действуют на всей оккупированной территории, нашим людям не позавидуешь.

Я, молча, влез в джип. Дверь здоровяк закрыл собственноручно, устроился рядом, оставив предусмотрительно между нами пространство. Не думаю, что он меня опасается, скорее всего, тюремный дух щекочет его обонянье. Только сейчас оказавшись в салоне Крузера, я понял, что верзила морщит нос.

— Трогай, Виктор, — приказал он водителю, — возвращаемся.

Я жадно прильнул к стеклу, провожая взглядом, тюремный двор. Сколько наших осталось в здешних застенках. Тьма, несколько сотен, обречённых на смерть и унижения. За три последних месяца я что-то не слышал, чтобы узкоглазые кого-то отпустили, если кто и покинул негостеприимные стены, так только вперёд ногами.

Громоздкие металлические ворота лязгнули позади, в окнах замелькали близлежащие дома. Все они, заселены китайцами, правильнее забиты, там, где раньше проживало, двое трое наших сограждан теперь ютятся не меньше десятка. С сожалением наблюдаю за азиатами, беззаботно бредущими по тротуарам, за их счастливыми лицами. Мне хочется проснуться, прогнать наваждение, но действительность цепко держит в тисках.

— Что, обескураживает? Мой попутчик, покачал головой, — что поделать, судьба.

Я в корне не согласен. Судьбу мы выбираем сами. Что мешало, наглухо закрыть границы, не пускать беженцев? Именно они явились предвестниками катастрофы. В их рядах просочились те, кто положил конец российскому Дальнему Востоку.

Крузер, тем временем выбрался на Алею Труда, пополз в веренице иномарок в направлении главпочтамта. Слева тянется зелёная шеренга елей, по другую сторону изгородь парка Судостроителей. Когда то, давно, в детстве, я гулял здесь с родителями по тенистым дорожкам, катался на колесе обозрения.