Комсомольский комитет - страница 17

стр.

— Так, положим, я виноват, — вспыхнув и покраснев, ответил Федор. — Думал, сам оправиться, Николай Дмитрич. Но ты-то понимаешь, что не все от комсомола зависит.

Чирков выслушал Рудакова очень внимательно, Лене понравилась сейчас резкость Федора. «Правильно требует», — отметила она.

Секретарь парткома искоса посмотрел на Лучникову. Усы Ушакова слегка топорщились, и верхняя, выглядывавшая из-под усов губа была маленькая, розовая, а подбородок — неожиданно колючий и сильный. Однажды Лена слышала, как рабочие шутили о парторге, что верхняя губа у него для внучат, а нижняя — чтобы бить бракоделов. На маленьком остром лице Ушакова уже появилась улыбка человека доброго, умного, но себе на уме.

— Ведь старикам и растолковать порой надо. Одни, бывает, и вправду не считаются с комсомольцем. Не считаются, Степан Сергеевич? — обратился он к лысому, располневшему железнодорожнику, рассеянно кивнувшему в ответ, и присовокупил: — Ага, вот! А другие находят его слишком взрослым.

— Мы вот что сделаем, — подумав и листая календарь, совершенно серьезно сказал Ушаков. — Сегодня понедельник, в пятницу у нас партком… Изменим повестку дня. Включим вопрос о политпросвещении комсомольцев и молодежи. Наметим точно, когда семинары, когда что…

Ушаков оглядел всех: не возражают ли? Коммунисты не возражали.

— Правильно, — сказал Степан Сергеевич, для убедительности постучав ногтем по книге.

В десятом часу Чирков стал прощаться. Все тоже поднялись. Чирков неторопливо подошел к рогатой вешалке, на которой висело его пальто.

Транспортники почти все жили неподалеку от вокзала. Выйдя из дверей парткома, они очень скоро распрощались. Чиркову и Лене предстояло идти вдвоем. И Лене хотелось сейчас придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти одной, чтобы только не быть с ним. Но из-за самолюбия она этого не сделала.

* * *

Лена Лучникова была ленинградкой. Дочь крупных специалистов, она выросла в семье людей добрых, трудолюбивых, но замкнутых. Лену родители очень любили и берегли: в раннем детстве ее не водили даже в детский сад.

Для Лены, которая большую часть дня оставалась вдвоем с бабушкой и уже в шесть лет читала, родители выписывали все детские журналы. Подрастая, Лена еще больше пристрастилась к чтению. Дня ей не хватало, и она ночами дочитывала «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя; плакала над пушкинским «Дубровским» и арсеньевским «Дерсу Узала». Иногда мать брала Лену с собой в зеленые заросли ботанического сада, в котором работала. От матери Лена унаследовала любовь к природе и мечтала стать биологом, естествоиспытателем.

В школу же восьмилетняя девочка пришла дикаркой. Правдивая и отзывчивая, в обращении со сверстницами она была резкой, неровной; жестоко высмеивала одноклассников, которые ей не нравились. На переменах, когда дети выбегали из классов, не могла влиться в общий поток.

В классе Лена была лучшей ученицей, ее уважали, но не дружили с ней. Мать Лены, сама преклонявшаяся перед честностью и благородством, влюбленная в книжных героев, людей «без единого черного пятнышка», соседей и сослуживцев сторонилась, потому что за каждым из них знала какой-нибудь недостаток. Она не жалела, что подруги, дети этих же людей, почти не заходят к дочери. Казалось, Лена росла похожей на мать.

Но в годы войны девочка увидела людей по-новому. Стояла зима сорок первого года, страшная, голодная зима. Немцы подступили к городу Ленина, они блокировали все пути к нему. Город не сдавался. Туман, окутывавший гордые и отчетливые даже в тумане архитектурные ансамбли города-героя, казалось, пытался прикрыть трупы умерших от голода людей, которые лежали прямо на улицах.

К Лучниковым приходили комсомолки, они приносили хлеб. Родители Лены уже не могли ходить. И девушки-комсомолки, тоже голодные и измученные, отдавали часть своих сил тем, кто ослабел еще больше.

В Павловск Лена Лучникова приехала зимой сорок второго года вместе с младшей маленькой сестренкой, двухлетней Диной. В Ленинграде у девочек умер отец, дорогой они потеряли мать. Их вывезли из города по первому открывшемуся пути: сначала по льду Ладожского озера, потом со станции Комбода поездом. Словно виденное во сне, вспоминала теперь Лена дорогу, вагон, женщин в белых халатах, усиленное питание. И главное — заботу многих людей, которые были Лене совсем посторонними. И это заставило Лену в самом начале юности узнать в людях своей страны тех рыцарей без страха и упрека, которых она в детстве искала в книгах.