Комсомольский комитет - страница 26

— Да ты не кипятись: мы уже пригласили художников-общественников из строительного техникума, они и нарисуют.

— Ну ладно… Впрочем, это очень хорошо! — успокоился Женя и снова шумно удивился: — А-а, товарищ Рудаков, здесь у меня как раз к тебе претензии. На кросс почему твои комсомольцы не вышли? Спортивный зал какой хороший в узловом клубе, а спортивные секции на узле не работают. Организовать людей не можете с вашим инструктором по физкультуре, что ли?

— Организовать что, это чепуха. Спортинвентаря нет, вот, — ответил Рудаков.

— Ну, знаешь… — возразил Соболев и замолчал, подыскивая слова.

В паузу бурей ворвался Картавых:

— Федор! Машинисты у вас по две тысячи получают и лыжи за пятьдесят рублей не могут купить или тапочки за тридцатку? Понятно, когда речь идет о людях низкооплачиваемой профессии. Лучше ведь иметь свой личный инвентарь!

Безразличие вдруг точно смыло с лица Рудакова.

— Да мне об этом никто не говорил. Чего вы меня упрекаете? — вспылил он.

— Еще вот что, — настойчиво сказал Соболев. — Тебе ведь Лучникова говорила, что актив готовим, чтобы стоящих комсомольцев в горком прислал?

— Говорила.

— Ну и что же ты?

— Не успел прислать. Да что вы, в самом деле, придираетесь. Вам хорошо в горкоме сидеть! С бумажками работаете, а не с людьми. Вы лучше смотрите, чтобы у вас такие случаи не повторялись, как с моей сестрой.

— Слушай, Федор, — Игорь сказал с особым душевным порывом, — слушай, Федор, ты ведь некрасиво, нетактично себя ведешь.

— Подумаешь! А Силин у вас тактичный? У меня тоже самолюбие есть. Вчера звонит мне по телефону: «Разлагаешь народ», — говорит.

— Правильно говорит! — твердо сказал Соболев. Он знал несколько случаев, когда комсомольцы узла вели себя грубо и нахально, еще хуже, чем их секретарь. — Чему у тебя комсомольцы учатся: как не нужно обращаться? Дисциплину ты не признаешь. Горком для тебя ничто. Смотри, останешься с одним своим самолюбием.

— У меня перед женитьбой с Эммой тоже разговор о самолюбии был, — вдруг засмеявшись и поглядывая на Рудакова, сказал Евгений. Жена его была известная в городе артистка. — Рассказать? — И, не дожидаясь ответа, он стал рассказывать: — Я ей говорю: «Женился бы я на тебе, Эммочка, да ты артистка знаменитая, не скажут про меня люди: «Вон Евгений Картавых пошел», а скажут: «Муж артистки Картавых… шествует».

— Ну, а она что? — заинтересованно спросил Соболев.

— А она говорит: «Много дураков видела, а такого вижу в первый раз. И вообще самолюбие, — говорит, — пережиток».

— Это правильно, — согласился Рудаков.

— А ты сам? — живо обратился к Федору Соболев. — Тебя поправляют, а ты щетинишься, бузотеришь. Ты же представляешь, как нам люди нужны! Ведь не хочешь же ты, чтобы у нас здесь не жизнь была, а так… застой какой-то?

— Нет, застоя не хочу, — серьезно сказал Рудаков.

Подготовка актива захватила Соболева так, что он целую неделю только и занимался с молодежью, которая проверяла организации. Были активисты, которые все перепутали, другие поверили на слово секретарям, а нашлись товарищи, которые просто не явились по вызову горкома, таких приглашали прямо на бюро.

В день актива Соболев, наверно впервые за всю неделю, вовремя пришел домой пообедать. Соболевы были женаты четыре года, но у Игоря сохранилось ощущение новизны счастья, возникшее в первый год женитьбы.

— Томусенька, милая! — сказал он жене, которая радостно бросилась ему навстречу.

Оказалось, что рисовая запеканка подгорела, потому что Тамара, не ожидая к обеду Игоря, плохо смотрела за ней. Улыбаясь, Тамара поставила на стол суфле из сливок, варенья и сухих фруктов, которое очень любил Игорь.

Вьющиеся темно-каштановые волосы Тамара сегодня заплела в две недлинные толстые косы и подняла вверх, они лежали витым кокошником, украшенные золотыми искорками выбившихся волосков. Серые глаза под широкими разлетистыми бровями иногда смотрели строго и задумчиво — она все-таки немножко сердилась на Игоря.

Игорь невольно улыбнулся, взглянув на жену. А потом, ухватившись руками за притолоку, он подтянулся на руках.

— Ой, да! Крутилин про тебя спрашивал. Жалеет, что ты ушел с завода, говорит, что уже соскучился по тебе.