Кому бесславие, кому бессмертие - страница 13

Снег во дворе потемнел, скукожился и растаял. Иглы сухих веток зазеленели, и пустота вокруг дома заполнилась свежей майской листвой. Зацвели сады. Они манили Антона дурманящими запахами, но он так и не решался без надобности выходить на улицу, несмотря на то, что им уже давно владело непреодолимое желание покинуть свое убежище, которое за эти месяцы стало ему настоящей тюрьмой.

Все это время он был один, видя лишь профессора, который периодически приезжал к нему, чтобы поделиться новостями и принести деньги, после того как они у Антона закончились. Других людей он видел лишь в магазине, что рядом со станцией, когда изредка ходил туда за продуктами. За всю зиму лишь раз ему пришлось разговаривать с каким-то бдительным дачником. Невысокого роста мужичок настороженно вошел в калитку и постучал в дверь.

— Вы кто? — с подозрением спросил он, когда Антон открыл дверь.

— Сторож, — ответил он. — Профессор нанял меня.

— А что, воруют? — поинтересовался мужичок.

— Говорят, осенью несколько дач обокрали. А вы кто?

— Сосед, что напротив.

— А документы есть? — нашелся Антон.

— Зачем? — удивился тот.

— Ну, как зачем? Ходите тут, в двери стучите…

— Да я проверить только… — смутился мужичок. — Приехал вот — смотрю, дым из трубы, следы на снегу. Ладно, пойду, — попятился он. — Извините… я ведь проверить только… мало ли что.

Нежданный гость ушел, а у Антона в душе снова поселился легкий страх, о котором он почти стал забывать, — страх безысходности. Профессор стал приходить все реже и реже. Наступило лето, но он так и не решался поселиться на даче, опасаясь, что туда начнут нахаживать гости. Антон несколько раз порывался уехать, но профессор все отговаривал его в надежде еще на какие-то встречи и разговоры. Но Антон уже понял, что они ни к чему не приведут.

Последний раз Степан Михайлович появился в середине июня. Он плохо себя чувствовал — был бледный и держал под языком валидол.

— Плохи наши дела, Антоша, — сказал он. — Я не говорил вам, не хотел расстраивать. Вас уволили из университета, еще зимой.

— Так я и не сомневался в этом, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Ведь я же пропал, на работу не ходил.

— Но тут дела похуже. Я уж думал, что забыли вас, как вдруг пришли. Вчера пришли. Всех вызывали к Грязнову и о тебе расспрашивали. Подозреваю, что это я виноват. Плохо подумал. Напрасно обратился к этому Жилкину из ЦК. Сдается мне — это он так помог. Все завтраками меня кормил — не волнуйся, мол, не спеши… Я соврал, будто слышал, что у вас родственники где-то на Волге. Пусть пока поищут.

— Ничего, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Я твердо решил, что на днях уйду. Уеду. Начну другую жизнь, а там посмотрим. Как вы были правы, профессор, когда говорили мне о науке как о творчестве. Только благодаря тому, что работал, я не сошел с ума за эту зиму.

Профессор тяжело вздохнул и положил на стол конверт.

— Здесь деньги, на дорогу и на первое время, — мрачно произнес он. — Когда устроитесь, дайте о себе знать, и я вышлю вам еще.

— Я и так вам по гроб жизни обязан, Степан Михайлович.

Антон вышел во двор, проводить профессора. Закрывая за ним калитку, он увидел соседа по даче, того самого, что приходил весной. Он наблюдал из-за забора напротив и быстро спрятался в кустах, заметив, что Антон посмотрел в его сторону.

Когда стемнело, на улице послышался шум мотора. Свет фар полоснул по окнам и сквозь тонкие шторы осветил комнату. Захлопали автомобильные двери, и в дверь дома раздался громкий стук.

У Антона сработал инстинкт самосохранения и он резко захлопнул на шпингалет раскрытое окно.

— Немедленно откройте, — крикнули снаружи и тут же забарабанили кулаком в стекло.

Антон сунул ноги в ботинки и резко выключил свет. В темноте он моментально отыскал под матрасом свои документы и «браунинг». Эх, будь, что будет! Отработанным за последнее время движением он снял пистолете предохранителя и выстрелил в потолок.

Стуки тут же прекратились, и раздались выстрелы. В гостиной со звоном рассыпалось стекло.

Антон выбежал в кабинет, который находился в задней части дома, и, отворив окно, нырнул в темноту. Сзади послышались треск оконной рамы и отборная матерщина.