Конан и слепая богиня - страница 11

Киммериец выразительно взглянул на Бартакуса, но ничего не ответил. Ему стало ясно, почему Шагия не могла найти другого исполнителя своего замысла. Все воры в городе, безусловно, знали о скверной и крайне дурной репутации бастиона Дахомана, и башню обходили стороной.

Они вернулись во дворец, когда зашло солнце, а слуги разжигали факелы. Конан был сосредоточен и старался запомнить все закутки и повороты коридоров, застекленные беседки с терракотовыми скульптурами быков и коней, гобелены, искусно украшенные геометрическими узорами и пронизанные рельефными изображениями, показывающими сцены сражений, охот, придворных церемоний и шествий покорённых народов. Бесшумно ступая по разноцветному мозаичному полу, он шёл мимо искусно вырезанных из тёмного морёного дуба диванов, покрытых шелковыми накидками с грифонами.

Конан остановился перед портретом всадника в натуральную величину, в золоченой раме с разноцветными драгоценными камнями. Сапфиры, рубины и изумруды светились во мраке коридора и отражали мерцание пламени. Даже одного из этих камней было бы достаточно для бедной семьи из городских предместий, чтобы они могли безбедно прожить целый год. С холста картины на Конана властно взирал прекрасно сложенный вельможа. Пронзительные чёрные глаза подчёркивали властность и авторитарность прирождённого предводителя, преисполненного могущества.

— Кто это? — спросил Конан.

— Не узнаёшь нашего шаха, варвар? Правда, уже пятнадцать лет минуло, как её написали, но даже тогда его нарекали «Ара Великолепный», — усмехнулся командир стражи, демонстрируя очевидную на его взгляд осведомленность цивилизованного человека.

— Я не знаю твоего шаха. И тебя я размажу прямо об его двери, если ты не сменишь тон или ещё раз посмеешь заговорить со мной в подобном духе, — прорычал Конан.

Напряженность, мгновенно вспыхнувшая между двумя воинами с мгновения, когда они вышли, чтобы осмотреть замок, выплеснулась наружу с удвоенной силой. Долгое время они стояли под портретом с руками на рукоятях мечей и впитывали горящими взорами испепеляющее пламя взаимной ненависти двух различных миров.

С одной стороны — дикий северный варвар со смертоносным ледяным пламенем в прищуренных голубых глазах и гривой чёрных волос, с другой — гандермандский наёмник с аккуратно подстриженной бородой и светлыми волосами, заплетёнными в хвост на затылке, чьи серые глаза выдавали насмешливое высокомерие, свойственное людям, обладающим властью и могуществом. Он был немного ниже Конана, но не менее широкоплеч.

Затем командир стражи отступил на шаг назад.

— Моя госпожа, к сожалению, не захотела бы, чтоб я убил тебя здесь и сейчас. Но поберегись. Если мы когда-нибудь встретимся в городе, я разделаюсь с тобой раз и навсегда. Бичом, а не клинком. Жаль марать благородную сталь о дикаря.

— Надеюсь, что встретимся, — прошипел киммериец, не скрывая жажды крови. Бартакус молча повернулся и пошёл в палаты своей госпожи. Конан немного задержался у картины, а затем последовал за ним. В кармане его играл изумруд величиной с ноготь большого пальца, который несколько мгновений назад покоился в орнаменте рамки портрета шаха.

Вдоль ярко освещённых стен пиршественного квадратного зала с приподнятым постаментом стояли вооружённые воины. Их посеребренные доспехи и заострённые шлемы напоминали облачение заморийской королевской гвардии и отражали вспышки сотен факелов. Плачущий голос флейты дополнял приглушенные аккорды тунбура. Негромкий женский голос пел о любви.

Шагия собиралась шагнуть внутрь, когда тощая ладонь вдруг неожиданно схватила её за локоть и грубо втолкнула в нишу, укрытую гобеленами радостных расцветок.

— Удели мне чуточку своего милостивого внимания, пока твой господин и повелитель занят происходящим на сцене, о очаровательная! — иронично обратился к ней мягкий голос.

— Это не только мой господин и владыка, но и твой, Дахоман, — одёрнула его наложница и быстро осмотрелась. — Это надо помнить и иметь в виду, по крайней мере, здесь, где каждый может нас увидеть, — мягко и тихо прибавила она, когда убедилась, что их никто не услышит.