Конан и сокровища Пифона - страница 13

Конану нравился и сам корабль, и все его механизмы. Хотя он и не был членом экипажа, но всегда с готовностью принимался за любую работу, если нужна была помощь, — натянуть ли канат или крутить лебедку. Матросы не скрывали своего удивления его силой, которой хватило бы на пятерых. Кое-кому, правда, не нравилась та легкость, с какой Конану удавалось любое дело, и первым среди таких был Уму — огромное, похожее на обезьяну чудовище. Своей силой, которой очень гордился, Уму подчинял себе всех остальных. И хотя на корабле кроме капитана не было настоящих офицеров, он считал себя командиром экипажа, и появление Конана ему пришлось не по душе. Конан знал об этом, хотя Уму и не проявлял своего недовольства в открытую.

Конану это казалось подозрительным. Не потому, что он видел в Уму соперника, ведь в мире, где жил киммериец, это соперничество в порядке вещей. В диком, яростном мире бандитов, пиратов, казаков и наемников сильный всегда подавляет слабого и всегда есть кто-то один самый сильный, которому, чтобы сохранить свою власть, приходится отвечать на все удары, принимать все вызовы помериться силами. При обычных обстоятельствах Конан мог бы ожидать, что не пройдет и трех дней, как они с Уму померятся силами. Но время шло, а тот лишь кидал на Конана злобные взгляды. Киммериец понимал, что останавливает Уму не страх. За его низким лбом для подобных мыслей, возможно, и вовсе не было места. Здесь что-то другое.

Конану не давала покоя не только сдержанность Уму. Несмотря на опасности и невзгоды, которые их ожидали в путешествии, никто из моряков не покинул корабль, не остался в Асгалуне. Почему? Повезло, конечно, что в команде такие суровые, опытные морские львы, но киммериец не очень-то доверялся такому везению.

— О чем ты задумался, Конан? — спросила Малия. Она вышла из своей маленькой каюты и поднялась на небольшой ют, где киммериец наблюдал за работой рулевого. Сначала она, как и ее спутники, страдала от морской болезни, но скоро все прошло.

— В море тебя всегда подстерегает опасность, и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — ответил Конан. — Видишь вон ту гряду облаков, на юго-западе? — Он показал рукой на едва различимую серую полоску у горизонта.

— Да, вижу. Мне она кажется вполне безобидной.

— Это только кажется. Она может принести бурю, которая обрушится на нас с быстротой нападающего хищника. На море ни одну мелочь нельзя упускать из виду.

Малия рассмеялась:

— Ты настолько же мрачен, Конан, насколько весел наш капитан. — Она кивнула туда, где на палубе стоял Вульфред; матросы, недовольные его бесконечными экспериментами с оснасткой, опять и опять настраивали паруса, а он весело ругался, слушая их недовольное ворчание. — Спрингальд говорит, что киммерийцы известны своим дурным нравом, а ваниры же хотя и свирепые, но веселые.

— Знания Спрингальда почерпнуты из книг, — сказал Конан. — Ваниры умеют веселиться, согласен, особенно когда мучают свою жертву или сжигают дотла киммерийскую деревню, уводя закованных в цепи женщин и детей. Такого же рода веселье любят и эзирцы. Те, кто не видел, как они дерутся между собой, не знают, что такое настоящее веселье. Их будут резать на части, а они все равно смеются.

— Вы, северяне, настоящие варвары, — сказала Малия. — Цивилизованные народы относятся к таким вещам серьезнее.

— А ты и сама, судя по внешности, имеешь отношение к северу. Ты говоришь без акцента, но волосы и кожа у тебя как у гиперборейцев.

— Моя мать происходит из знатного гиперборейского рода. Она воспитывалась в доме бритунийского лорда, жившего недалеко от границы, с которым хотел породниться ее отец. Сын этого лорда и был моим отцом, но я его не помню. Его убили, когда двадцать лет назад на Бритунию напали немедийцы. А нас с матерью забрали в Бельверус, где ее взял в наложницы один немедийский генерал. Моя мать умерла пять лет тому назад, во время эпидемии чумы. Жена немедийца уже начинала ревновать его ко мне. Видя, что я красива, как ревновала и к моей матери, поэтому генерал с радостью отдал меня первому же купцу, которому я понравилась. Это был брат Ульфило, его звали Марандос, он был молод и красив и хотел, чтобы я стала его женой. Три года мы были счастливы, пока не вернулись в его дом.