Конармия - страница 55

— Там, значит, и воды хорошей нет?

— Почему нет? Есть хорошая вода, но не очень чтоб сладкая. А плохой водой, соленой, жители плохих людей учат.

— Учат? А как?

— Очень просто. Как поймают какого вора, а особливо конокрада, так, первое дело, руки ему крутят назад. Потом берут чашку и сыплют в нее много соли и водой разбавляют. Вот этак размешают все и в рот ему вливают. А потом в пески его пускают. Вот он идет, качается. Пить-то охота. А заместо воды — соль. Грудь, скажи, когтями дерет. А сверху его солнце печет, а изнутри соль припекает. Вот он загорается, падает — и дух вон!..

Собака вдруг вскочила и, поставив уши торчком, уставилась в степь.

— Чует кого-то, — определил старик. Он поднялся и поглядел из-под руки.

Неподалеку клубилась пыль. Среди нее чернело что-то. Теперь уже ясно доносился приближающийся гул, окрики ездовых, стук и тарахтенье колес. Равнина наполнялась невиданным скопищем обозов. Они шли сплошной стеной, все расширяясь по фронту, как река, вышедшая из берегов, и, казалось, затопляли всю степь.

Тысячи телег, бричек, парных повозок, двуколок, больших арб с впряженными в них лошадьми, волами и верблюдами накатывались огромным шумным потоком.

Мальчик зорко смотрел на проходивший мимо обоз, ища глазами дядю Никифора, который, как говорили в станице, уже год как воевал под Царицыном в армии Ворошилова. Но дяди Никифора не было, а только катились повозки, мажары и брички с мешками и какими-то ящиками. Потом потянулись лазаретные фуры. В них лежали раненые. Головы некоторых были обмотаны окровавленными бинтами и тряпками. Тут же шли легко раненные, кто придерживаясь здоровой рукой за повозку, кто под руку с товарищем. Потом опять потянулись телеги, груженные каким-то военным имуществом…

С каждой минутой духота становилась сильнее. Небо затянуло пылью, и на том месте, где раньше. стояло солнце, чуть виднелась светлая полоса. А обозы все шли, и казалось, им не будет конца.

Но вот показалась пехота. Крайние красноармейцы проходили совсем близко от того места, где стоял мальчик, и он видел покрытую пылью одежду бойцов с затвердевшими на костистых спинах темными пятнами засохшего пота; одежду, каждая складка которой таила в себе палящий тело зной; видел их опущенные, сожженные солнцем, обугленные лица и шеи, расстегнутые воротники бязевых и защитных рубах; обвязанные тряпками затворы винтовок. Они проходили, а за ними с глухим топотом, подавленные духотой и усталостью, шли все новые и новые люди — роты, батальоны, полки. И все же, несмотря на измученный вид, в них чувствовалась какая-то крепкая и грозная сила.

Держась за руку деда, мальчик, весь охваченный тревожным волнением, следил за движением пехотных колонн. Совсем рядом проехало несколько конных. Один из них, ехавший впереди, с жесткими щеточками усов под коротким, чуть приподнятым носом, одетый, несмотря на жару, во все кожаное, с шашкой и маузером в деревянной лакированной кобуре, нагнув голову и бросив поводья, смотрел в карту, развернутую на передней луке. Задние разговаривали между собой тихими голосами. Потом передний всадник подал знак рукой, и все тронулись рысью.

Пехота прошла. Теперь двигалась полевая артиллерия. Худые лошади с проступавшими ребрами с трудом тащили пушки. Ездовые, взмахивая руками, секли их плетьми. От раскаленных под солнцем орудий палило жаром, и номера с красными, потными лицами шли стороной.

За артиллерией вновь потянулась пехота.

Старик и мальчик продолжали стоять до тех пор, пока последние ряды не скрылись в клубящейся пыли. Только тогда старик увидел, как долго они стояли. Солнце* было не в зените, как раньше, а далеко опустилось на запад. Путники, уже собрались продолжать свой путь, когда в той стороне, откуда пришли войска, послышался раскатистый гром. Старик оглядел горизонт. Он был чист сух и безветрен. Вновь и уже ближе прокатился двойной тяжелый грохот.

— Ай-яй-яй… — Старик с настороженным видом покачал головой. — Неладно мы с тобой попали, Мишутка. В самую центру угадали. Это ж арьергард бой ведет!

— А что это, дедушка?

— Арьергард-то? Это так у нас, по-военному, такие войска называются, которые и сзади идут. Ну, как бы это сказать, неприятеля сдерживают. Да. Держат, значит, его, покуда главные силы отходят. Вот пехота шла — так это и есть самые главные силы. А арьергард — слышь, бьется? — старик кивнул в направлении орудийного гуда. — Не пущает неприятеля. Понимаешь, мил человек?.. Сколько мне приходилось так-то воевать! Бывало, начальство прикажет: «Стой тут до последнего. Голову положи, только дай своим спокойно отойти». И стояли…