Конармия - страница 8
— Глядите, куда это есаул поскакал? — сказала Настасья.
Иона Фролов глянул в окно. Есаул ехал вдоль улицы и стучал плетью в ворота.
— Ой, никак, и к нам! — всполошилась Настасья. — Хай ему черт, сатане!
В ворота сильно постучали.
— Мать моя, царица небесная! — зашептала Агеиха, часто крестясь.
Нетерпеливый стук повторился.
Ворча что-то, Иона Фролов вышел на баз. Над плетнем торчало скуластое лицо есаула. Он нагнулся с седла, сделал страшные глаза и, со свистом потянув в себя воздух сквозь зубы, зло крикнул:
— Иди вся на майдан! Слушай генерал! Кто не пошла — тому малахай! — Он погрозил плетью. — Кто тихо пошла — выпорем!
— Кого?! Меня пороть?! — заорал на него Иона Фролов. — А ты знаешь, неумытый, с кем говоришь? Я старший урядник! Я царю верой-правдой служил!
— Ты моя балачка слыхал? — Есаул, оскалив зубы, вновь потянул воздух. — Живо иди вся на майдан!..
Толпа на площади притихла. Казаки, иногородние, калмыки, перешептываясь, поглядывали на генералов Гнилорыбова и Семилетова, присланных атаманом Поповым в Платовскую для зачтения его обращения к населению. Особое внимание станичников привлекал внушительный генерал Гнилорыбов, который, чуть склонившись, говорил что-то появившемуся невесть откуда станичному атаману Аливанову, тонкому, юркому человеку.
— Мотька, дывись, — шептал один из мальчишек другому, украдкой показывая на генерала. — Дывись, якие вусы! Як козий линьтварь [3] в зубах держе!
Гнилорыбов выпрямился и громко откашлялся.
— Станичники! Господа старики! — обратился он к народу. — Его превосходительство походный атаман всевеликого Войска Донского генерал-лейтенант Попов поручил мне прочесть вам его обращение. — Гнилорыбов помолчал, принял от сотника Красавина бумагу с крупно напечатанным текстом и начал читать…
Потом Гнилорыбов опустил бумагу и оглядел молчаливо стоявших людей, высматривая, какое впечатление производит на них обращение походного атамана.
«Он или не он?» — размышлял Иона Фролов, очутившийся вблизи от обрюзгшего генерала, который, повернув голову с синими складками мешков под глазами, смотрел в сторону двух припоздавших казаков. «Он! — узнал урядник, когда Гнилорыбов бросил на него беглый взгляд. — Эх, как его превосходительство жизня поста-рила. Скажи, как бороной по морде проехала. А каков был орел!» Теперь он узнал и голос продолжавшего читать генерала.
Гнилорыбов закончил обращение, призывавшее станичников вставать под знамена вновь формируемой армии, и объявил об общей мобилизации казаков и иногородних. Потом он сказал что-то рыжеватому генералу Семилетову и вместе с ним направился к ландо.
— Ура, господа атаманы!!. — завопил дурным голосом маленький кривоногий человек, пробиваясь сквозь толпу. На нем был рваный казачий мундир не по росту, с полковничьими эполетами и во всю грудь орденами, вырезанными из латунной банки. Он кричал и кривлялся, размахивая позолоченной палкой, выструганной наподобие атаманской насеки.
— Кто это? Что за шут? — гневно спросил Гнилорыбов.
— Покорнейше извините, ваше превосходительство, — заговорил Аливанов, почтительно беря под козырек и весь изгибаясь. — Это, как бы сказать, житель тутошний. Баренов фамилия. Васька-баловник кличут. Он, как бы сказать, дюже умом тронутый. Атаманом себя представляет.
— Черт знает что такое! — Гнилорыбов поморщился. — Как это вы позволяете терпеть такую мерзость среди казаков! Уберите его!
Аливанов мигнул казакам. Двое схватили и поволокли куда-то упиравшегося, кричавшего Ваську.
Эффект от выступления Гнилорыбова был несколько испорчен. Генералы под тихий смешок уселись в ландо и, сопровождаемые Аливановым, уехали обедать к станичному атаману.
Тем временем солдаты князя Тундутова сгоняли на площадь арестованных. Старики, бабы, подростки — кто со страхом, кто с ненавистью, кто с тайной жалостью — смотрели на подводимых к станичному правлению окровавленных, жестоко избитых людей.
Двое урядников остервенело хлестали плетьми разложенного у плетня старика.
Князь Тундутов, сотник Красавин и приехавший, с ними коннозаводчик Сарсинов расположились в креслах на высоком крыльце.