Концентрат сна - страница 13

— Мы усовершенствовали нейтронную бомбардировку, — сказал профессор Новак, обращая внимание Гонцова на отполированный до блеска шар на четырех эбонитовых колоннах. — Она, кажется, применялась еще в ваше время. Помните мечты средневековых алхимиков, искавших какой-то философский камень, который превращал бы в золото любое вещество? Химера, не правда ли? Но мы с помощью незаряженных частиц атомного ядра — нейтронов — научились не только превращать элементы, но воссоздавать новые, не встречающиеся в природе!

Самые драгоценные в мире вещества — радиоактивные. Если я не ошибаюсь, в ваше время грамм радия стоил полтора-два миллиона рублей. На всем земном шаре в немногочисленных тогда научных институтах могли бы наскрести не более килограмма радия. Ну, а мы теперь изготовляем эти радиоактивные вещества на химических заводах.

Все труднее было Гонцову улавливать смысл объяснений. Порой в сознании возникали провалы, точно профессор вставлял целые фразы на незнакомом языке. Все чаще приходилось перебрасывать через эти провалы мосты воображения.

Гонцов двигался по ним все выше и выше, и голоса ученых XXI века сопровождали его в этом головокружительном восхождении.

Профессор говорил:

— Мы используем космические лучи... энергетический буксир далеких звезд... работаем над тем, чтобы поставить энергию звездной пыли на службу человечеству...

Голос смолк. Снова аспидно-черный экран был перед Гонцовым, и блески, похожие на бенгальские огни, пробегали по экрану.

Федотов помог Гонцову сойти с трибуны.

— Вы устали, — говорил он. — Столько впечатлений за день! На обратном пути домой мы зайдем на полчаса во Дворец Покоя.

— Но где самолеты? — Гонцов обвел рукой пустое небо. — Я думал, что ослепну от мелькания самолетов в небе. Их нет. Где они?

— На очень большой высоте. Их не видно отсюда и в сильнейший бинокль. Теперешние воздушные трассы проложены в стратосфере, куда не достигает рябь ветров и где стратолеты развивают предельную скорость. Мы пользуемся этим совершенным способом передвижения при полетах на дальние расстояния. Обычно же, в обиходе, нас устраивают мотокрылья — легкие летательные машины.

Гонцов подивился умиротворяющему спокойствию, разлитому вместе с запахом цветов в воздухе. В который раз за прогулку отметил он отсутствие неприятных раздражающих шумов, — не слышно было лязга и скрипа трамваев, автомобильных сирен, свистков, грохота, — и он опять обратился за разъяснениями к Федотову.

— Как, — сказал тот, — разве это случилось не в ваши годы? Да, значит, вы уже не застали Комитетов Тишины...

Комитеты Тишины, обладавшие большими полномочиями, составлялись из инженеров и врачей и в конце XX столетия произвели тщательную сортировку всех городских шумов. А когда в городах воцарилась тишина, с предложением своих услуг выступили композиторы. На расчищенном от сорняков поле, в освобожденном от визга и треска эфире они обязались вырастить сад прекрасных мелодий.

— Прислушайтесь, — сказал собеседник Гонцова.

Слабое дуновение музыки как бы струилось сверху.

Они сидели некоторое время неподвижно. Похоже было, точно ветер стряхивает с ветвей стеклянные капельки росы и те падают вниз с тихим перезвоном.

Мелодический ветер то нарастал порывами, то затихал, подчиняя нервы какому-то внутреннему ритму радости. Гонцову вспомнилось вдруг печальное изречение Паскаля: «Люди никогда не живут настоящим, а только прошедшим или будущим». Вздор! Ощущение реальности всего происходящего, — и доброе лицо его собеседника с широко расставленными выпуклыми глазами, и раскаленный диск солнца, падающий за холмы, — было счастьем, огромным, почти нестерпимым, как нестерпимым бывает яркий свет.

Гонцов зажмурился, потом засмеялся.

— Мне вспомнились описания людей будущего, — сказал он. — Какие страшные, злые шаржи! Люди-головастики в двойных очках и со слуховым рожком, подслеповатые, лысые, сутулые, кривобокие, на хилых, трясущихся ножках! Или люди, выродившиеся в насекомых, разумные пауки с душой убийцы! Или же один только мозг, дымящийся, как фимиам, на гигантском треножнике-машине!

— Что ж удивительного в этом, — пожал плечами собеседник. — Образы капитализма стояли вокруг писателя, заслоняя от него будущее. Уродливые тени их падали через его плечо на бумагу. На самом деле, как видите, мы совсем другие.