Концептуальная власть на Руси - страница 22

На второй вопрос об организации побега 42-х заключенных из концлагерей городов Сталино и Таганрога он ответил: «Таким делом я не занимался!» — и рассказал, как оно произошло.

Оккупационные власти города непосредственную связь со старостой села действительно держали через переводчика немца Генриха Курта, — гуляку и пьяницу, готового за водку, как говорится, продать душу черту.

Однажды Курт явился с распоряжением старосте подобрать 15 трактористов. Иван Петрович ответил, что в селе трактористов нет: одни воюют на фронтах, другие попали в плен и содержатся в концлагерях. Вспомнил о тех, за кого просили родственники, и сказал:

— Наши трактористы есть в лагерях военнопленных в Таганроге и Сталино, их там 42 человека. Если из лагерей выпустят, то будут трактористы.

— Шнапс ист?

— Залью водкой! — ответил Якуба. Были выписаны 42 пропуска с характеристиками и отзывами.

Бумаги от оккупационных властей города с просьбой освободить трактористов доставил старосте Курт.

Колхозники М. Блажко и Лопатин с этими документами забрали военнопленных, доставили их в село Воронцово-Николаевское в распоряжение старосты. Он отпустил их по домам, обязав стать на учет по месту жительства. Властям доложил о том, что 42 тракториста прибыли.

Больше о них немцы не спрашивали, по-видимому потому, что отпала необходимость. Никакого побега не было. Переводчика Курта напоили так, как ему хотелось. Освобожденные прожили дома до изгнания оккупантов из тех мест.

Бургомистр Потатука и староста Якуба обязаны были выполнять все требования германских оккупационных властей и выполняли, но… по разному. Население города в связи с необходимостью жить под властью оккупантов шло по месту жительства либо к бургомистру либо к старосте.

Уже в первые дни пребывания в этой должности Ивана Петровича оккупационные власти объявили о явке в гестапо для регистрации евреев, военнослужащих Советской Армии и членов их семей, коммунистов и комсомольцев, активистов общественных организаций. Предупредили об ответственности за неявку и укрывательство.

По словам И. П. Якубы первым к нему пришёл врач городской больницы Стаценко. Его жена — зубной врач, еврейка Дубинская. Оба люди не молодые. Он спросил старосту:

— Иван Петрович, как мне быть с женой?

— Она твоя жена. Сам решай, как быть. Тебя все здесь знают, знают и её: люди помогут! — ответил он. Стаценко ушёл… в гестапо и заявил. Когда возвратился домой, Дубинской уже не было: увезли гестаповцы.

В те же дни к нему в «сельсовет» пришла девушка-еврейка, эвакуированная из Днепропетровска. В Сальске она заболела и отстала от своих, уходивших на восток. К старосте явилась с таким же вопросом, как врач Стаценко.

— Иди дивчина за речку в колхоз имени Артюхиной. Найди председателя, скажи ему, что я прислал: будешь колхозницей до прихода наших войск.

Она жила и работала в колхозе до изгнания оккупантов из Сальска. После освобождения города нашими войсками встретилась со «старостой» на улице, упала на колени и благодарила за спасение.

«Я не понял, что происходит, почему она так делает. Забыл о ней. Она напомнила, когда поднял и поставил на ноги,» — пояснил Иван Петрович.

К нему шли многие жители села и доносили о том, что у них или у соседей живут семьи отступивших на восток наших офицеров. В таких случаях он заявителям говорил: «Сегодня приеду сам и разберусь!» Приезжал, предлагал такой семье немедленно покинуть квартиру при этом говорил, к кому, в каком районе села необходимо переселиться, сказав там: «Меня к вам прислал староста Якуба!», а старым хозяевам не говорить, куда уехали.

Однажды к нему явился полицай Красночубов Николай (мой бывший художник в стенгазете «На пути», которую выпускали комсомольцы села в 1920-е годы). Вместе они поехали на линейке ^>>[39], запряженной парой лошадей в полицию. По дороге встретили бывшего секретаря сельсовета, члена партии Диденко. Красночубов схватил вожжи и закричал: «Якуба! Останови лошадей: вон идёт Диденко, я сейчас застрелю эту гадину!» Иван Петрович вырвал вожжи, погнал лошадей, проговорив: «Без меня стреляй всех подряд, кого встретишь, а со мною делать этого не дам: ты подорвешь доверие ко мне односельчан!»