Концерт по заявкам - страница 15

— Как это ведет?

— Вот так, за ручку, у нас же детский сад во дворе, Ирочка идет себе в школу и Ленечку ведет в детский сад, а Лилечка в это время несет малыша в ясли. А Вадик вместе с Ирочкой тоже идут в школу. Вечером, когда я возвращаюсь с работы, я забираю и Ленечку из детского сада, и малыша из яслей…

— Одним словом, без работы не сидишь, — сказала я.

Он кивнул.

— Знаешь, наши дети какие-то особенные, честное слово, я сколько детей на своем веку повидал, а таких, право, никогда еще не видел! Какие-то не похожие ни на кого!

Произнеся всю эту рацею, Виктор опасливо взглянул на меня, не смеюсь ли я над ним. Но я намеренно сохраняла самое что ни на есть серьезное выражение лица. Он успокоился и продолжал:

— Должно быть, сейчас они уже все заснули…

Голос его, как мне показалось, дрогнул, но он сумел мгновенно взять себя в руки и даже затянул какой-то бодрый мотив…

Кто бы мог подумать, что веселый, лихой парень, кумир окрестных девиц, умеющий без устали отплясывать и модные и немодные танцы, петь жестокие романсы под гитару, носиться без устали по Москве в поисках самой интересной информации, окажется таким чадолюбивым отцом? И будет с такой непритворной трогательной нежностью относиться к своим отпрыскам?..

— Слушай, — обратился он ко мне. — Прошу тебя, старуха, только не отказывай, ладно?

— Что надо сделать? — спросила я.

— Позвони ко мне, послушай, кто подойдет…

— Если дети спят, то известно, кто подойдет, — ответила я.

— Да, само собой. Все равно, позвони, послушай…

— Ну хорошо, а дальше что?

— Ничего. Просто набери номер, а я возьму и послушаю с параллельного аппарата.

Зычный Лилькин голос как бы обжег мое ухо:

— Да, у телефона!

Я молчала. Виктор притаился за соседним столом, держа трубку возле уха.

— У телефона, — пророкотала Лилька. — Кто говорит?

Потом замолкла, как бы выжидая.

Я глянула на Виктора. Он понял мой взгляд, энергично замотал головой, дескать, не клади трубку.

— Ты что, долго еще будешь выкаблучиваться? — спросила Лилька опасно тихим, даже словно бы притушенным голосом. — Долго, я спрашиваю, а? Отвечай, слышишь? Немедленно отвечай!

Голос ее рос, наливался силой, стал привычно крикливым.

— Сколько так будет? — орала Лилька. — Сколько так будет? Думаешь, тебе это удастся? Думаешь, тебе разрешат бросить меня и беззащитных детей? Да? Нет, ты отвечай сию же минуту, о чем ты думаешь?..

Я осторожно положила трубку на стол, Лилькин голос, казалось, бился о потолок, об окно, словно птица, которая ищет выход.

— Подонок, думай о детях! О своих кровных, единственных, единоутробных…

Виктор тихо, будто бы боясь обжечься, положил свою трубку на рычаг. Я тоже последовала его примеру. В комнате разом наступила тишина.

— Как ты думаешь, она в самом деле сердится или орет так, для вида? — спросил меня Виктор.

Видно, он начисто позабыл о том, что было между нами, я для него уже давно, в течение долгих лет, — свой парень, хороший товарищ, и все, и никаких воспоминаний, никакого прошлого…

— Так как ты думаешь? — спросил Виктор.

Я посмотрела в его глаза, вопросительно устремленные на меня. Как же ему хотелось, чтобы я сказала, что мне тоже так кажется…

Какие же мы все, в сущности, дети! Большие, неразумные, неуклюжие, то и дело совершающие ошибки, порой непоправимые, зачастую просто неумные дети…

И еще я подумала о суете человеческой, толкающей всех нас, старые мы или молодые, тратить время на сущую ерунду, изучать пожары в городе Аугсбурге…

Я должна была уехать через два дня, но тут возникло одно обстоятельство, о котором я начисто позабыла: день рождения дочери Ардика, Тани.

Ардик позвонил мне рано утром, я еще была в редакции, на дежурстве, сказал:

— Имей в виду, что ты не уедешь до Танькиного рождения! Она во что бы то ни стало хочет, чтобы ты пришла к ней. Кстати, — пригрозил он, — имей в виду, ежели не останешься, то я тоже не останусь с твоими ребятами.

Эти слова оказались решающими. Как тут было не остаться?..

Таню я знаю с детства, с тех самых пор, когда Ардик однажды собрал нас, нескольких газетчиков, в своей маленькой, десятиметровой комнате и с гордостью показал на тесно спеленутый, овальной формы кокон: