Конец Дракона - страница 50
Бабка мне сказала, чтобы я шел за грибами, я и пошел. Есть-то ведь нечего. Места грибные я знаю, скоро насобирал корзинку и - домой. По дороге, конечно, выкупался, потому что я люблю купаться, когда дождик. В дождик - вода теплее. Вот иду я домой - слышу на дороге телега поскрипывает. Интересно, думаю, кто к нам едет? Потому что эта дорога только и ведет к нам в Липицы. Я, на всякий случай, залез в малинник, гляжу оттуда. Жду, когда телега покажется. Тут и дождь перестал, солнце пробилось. И я увидел телегу, на телеге четыре мужика едут. Что за люди - не разобрать: на всех дождевики с колпаками. Вот доехали они до малинника, где я спрятался, вдруг тот дядька, что лошадью правил, как заорет: «Тпру, стой, проклятущая!» Я гляжу из кустов, вижу, он с телеги соскочил и давай чересседельник поправлять, - видно, плохо затянули. А дождевик на дядьке по земле волочится, мешает. Он и скинул его на телегу. Тут я сразу понял, что это за люди. Вижу, у того дядьки повязка на рукаве и револьвер на боку со шнурком. Полицай это! Он дождевик сбросил, а другой мужик с телеги закричал, вроде как по-русски:
- Не смейт раздеться!
Могут увидайт!
Ясно - немец кричит. И дурак поймет, что едут к нам немцы с полицаями.
Я, конечно, сразу домой. Им-то по дороге минут сорок трюхать, а мне напрямки, по тропке, если изо всех сил, - минут десять!
Прибежал домой - сказать ничего не могу, задыхаюсь прямо.
Бабка даже испугалась.
- Что с тобой? - спрашивает.
Я говорю:
- Немцы к нам на телеге едут… и полицаи… Сам видел!
Бабка накинула платок - и вон из избы!
Телега остановилась у моего дома. Я в окошко глянул - с телеги один спрыгнул - и прямо в избу. Вошел- ни здрасте, ничего такого приветного, а сразу дождевик скинул. Увидал я, кого бог принес: обер-лейтенанта немецкой полиции. Я, конечно, с приветом: «Чем, - говорю, - могу служить?» Он через стеклышки глазами по избе шарит, отвечать не торопится. Он молчит, и я молчу. Однако соображаю, что он меня молчанием хочет в испуг вогнать. Оно и верно, от такой молчанки пупырышки меж лопаток бегают. Память-то у меня не отшибло. Август сорок первого хорошо помню. Тогда немцы всех наших мужиков постреляли и деревню сожгли. А командовал немцами, говорят, тоже какой-то в очках. Я-то чудом жив остался. Потому как был в ту пору на пчельнике. Слышал тогда и выстрелы и дым черный видел.
Мой гость, значит, молчанкой забавлялся. Молчит, а глаз с меня не спускает, пугает, значит. Наконец бровь одну рыжеватую вверх поднял, заговорил.
Хоть и не чисто по-русски, однако понять можно.
- Ты есть староста? - спрашивает.
Отвечаю, как положено:
- Точно так, господин офицер. Я есть староста, по фамилии Андрей Петрович Правдин.
- Сообщай, староста, кто есть опасно больной в вашей деревня.
- Слава богу, - отвечаю, - все здоровы, только малость с голоду отощали.
А он:
- Думай хорошо. Говори скоро. Сколько есть в ваша деревня баба унд киндер - дети?
Отвечаю по-военному:
- В нашей деревне на сегодняшний день числится тридцать четыре бабы женского пола и девять ребятишек несовершеннолетнего возраста. Сейчас представлю список наличных жителей.
Встал я на скамью, достал из-за иконы лист с печатью, на листе все наши жители переписаны.
- Вот, - говорю, - пожалуйста.
Немец список взял - и опять за свое.
- Кто из бабы или дети есть сильно болен, кому надо делать операций?
А я свое:
- Все живы-здоровы, операций не требуется.
Тогда он губами этак, вроде улыбки, изобразил на
своем щекастом лице и новый вопрос задает:
- Кто в деревня есть посторонний?
- Нету, - отвечаю, - посторонних. У меня все по закону, все в соответствии!
Тут он погладил свою кобуру, вроде как приласкал, и снова:
- Нет посторонних? А доктор? В какой изба находится фрау доктор? Даю предупреждений: за обман тебе будет повешение. В какой изба есть доктор, кто есть болен?
Вижу, дело невеселое! Крещусь на икону и сам слышу, как голос мой дрожит:
- Господь правду видит! Не знаю, про что говорите, господин офицер. У нас кто заболеет - сам травкой лечится. Очень даже помогает…
Он губами пожевал, что-то бормотнул по-немецки, потом говорит: