Конец Емельяна Пугачева (очерк) - страница 5

Говоря о „замешательстве“ при случае с опознанием Пугачева донским казаком, Творогов, по убеждению писателя, явно выгораживал себя на допросе, так как самозванство Емельяна было ему не в новость (см. 6 главу, ч. 2 третьей книги „Емельяна Пугачева“).

В действительности замешательство среди пугачевцев у стен Царицына произошло потому, что „из тыла“ подоспела весть о быстром приближении корпуса Михельсона. Когда Пугачев открыл пальбу по городу, „с задних его толпы разъездов уведомили его“, что воинская команда врага „на виду“. К этому в своем показании Пугачев добавляет, что при известии о близком враге „он оробел“, так как надежных людей, то есть яицких казаков, у него осталось мало, а на прочих многих, в том числе и на перебежчиков-донцов, полагаться нельзя было. Так вскоре и сбылось: донские казаки в последующие две ночи покинули Пугачева, а все прочие в „толпе“, не выдержав натиска Михельсона, рассеялись кто куда по степи.[14]

Возвращаясь к факту опознания Пугачева донскими казаками, необходимо сказать, что об этом случае имеется запись в показаниях ряда пугачевцев. Рассказывал об этом на допросе и сам Емельян Иванович:

„Когда ж донские казаки пришли в его толпу, то многие тут были и знакомые ему и, его узнавши, между собою шептали: „Это наш Пугачев“, — но, однако ж, ни один из них в глаза назвать его не смел“.[15]

Не трудно представить себе душевное состояние Пугачева, опознанного земляками, но вынужденного продолжать игру в царя. Азартный игрок „на кону судьбы своей“, он не раз, еще до Царицына, внутренне противился тяготившей его роли самозванца. Писатель, как мы знаем, не однажды возвращался (во второй и третьей книгах своего произведения) к эпизодам „смотрин царя“ и „открытия“ себя Емельяном Ивановичем людям (сцены с пушкарем Носовым, с офицером Горбатовым, со стариком Захаровым). И в каждом новом эпизоде все острее подымалось у Пугачева чувство горькой обиды на людей ввиду упрямого их желания видеть в нем „третьего императора“.

„— Нет, дедушка, не царь я… — говорил он посланцу народа, старику Захарову, неподалеку от Саратова. — Простой человек, казак я простой“.

И далее, с жаркой обидою в голосе:

„— Нет Пугачева на белом свете, а есть, вишь, Петр Федорыч, царь… А не Пугачев ли все дело ведет, не Пугачев ли все народу дал: вольность, землю, реки с рыбами, леса, травы, все, все…“

И тогда же, слыша ропот в кружке атаманов, он объявил им:

„— Восчувствовал я в себе мочь и силу объявиться народу своим именем“.

Наутро встречал Пугачев народ в городе, у церкви, и здесь-то „казак простой“ готовился объявить себя. Но… голоса Творогова, Федульева на ухо: „Ты, ваше величество, брось-ка, брось, что затеял…“

Царь взглянул в сурово-загадочные лица приближенных… смутился, погас. И повелено им было: поминать на ектениях по-прежнему Петра Федорыча Третьего, самодержца всероссийского».

Писатель не располагал достаточными данными, подтверждающими возможность подобной сцены, но задача подлинного художника-мыслителя в том прежде всего и заключается, чтоб не на основе лишь голых исторических фактов, а в результате их творческого обобщения, проникновения в самую типическую сущность обстановки и явлений дать читателю почувствовать и осознать правду историческую.

Всякий, кто заинтересуется историей того, как сложилось и развивалось самозванство Пугачева, сыщет немало данных, подтверждающих, что принятая на себя Пугачевым роль была одним из ярких выражений исторической необходимости и подготовлялась самой политической действительностью того времени. Можно считать вполне установленным, что на Яике «приняли» донского казака царем не только первые его атаманы, но и более широкий круг казаков, рассуждавших в духе Зарубина-Чики: «…Хоша ты и донской казак, только мы уже за государя тебя приняли, так тому-де и быть».[16]

Даже среди тех, кои «прилепились» к Пугачеву значительно позже, встречались люди, которые если не вполне были уверены в его самозванстве, то, во всяком случае, сильно подозревали это и не только мирились с фактом, а всячески укрепляли легенду в сознании широких народных масс.